Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
16 августа — старуха сама назначила день своей смерти. Теперь оставалось достать конверт с именем и адресом Евы, написанный рукой Беаты. Тут» ты вспомнил о ее привычке посылать благодарственные письма всем, кто посещал ее в дни рождения. На следующий день после ее дня рождения в этом году ты посетил ее с врачебным визитом — ты сам об этом рассказывал — и обнаружил, что она написала благодарственные письма всем, приславшим ей букеты цветов. Ты предложил ей отнести их на почту. Письмо Евы ты взял домой, расклеил над паром конверт и поместил в него письмо годичной давности от той же Беаты, адресованное тебе. Теперь у тебя в руках было настоящее, написанное рукой Беаты письмо, адресованное Еве Идберг. А благодарственную открытку ты засунул в новый конверт того же типа, написал на нем, подражая почерку Беаты, адрес и имя Евы и послал все это вместе с остальными благодарственными письмами в тот же день.
16 августа ты отправил «приглашение Беаты» Еве, а на следующий день снова
Мы уже знаем, как вечером, возможно, сразу после восьми, ты проник к Беате в дом, убил ее и потом без четверти девять вернулся туда же в обществе Евы. Ева должна была «увидеть» убийцу в саду. Согласно твоему первоначальному плану, Ева должна была увидеть, как ты сам в незнакомой ей одежде и, возможно, измененной походкой беззвучно скользнул бы от двери дома в темноту. Однако волей обстоятельств ты оказался теперь в непредвиденной роли свидетеля!
Ты решил прибегнуть к внушению. Ева так рассказывала о том, что случилось в саду: «Кристер схватил меня за руку, и так крепко, что мне стало больно. „Тише! — прошептал он, и я остановилась. — Там кто-то есть! На пороге! Нет, его уже там нет… Кто-то проскользнул вдоль стены! Ты видела?!“ Я прислушивалась и глядела во все глаза, но видела только шевелящиеся ветви деревьев. Потом вдруг я тоже увидела. Кто-то словно бы скользнул от двери. И Кристер едва не кричал, словно до этого не верил собственным глазам: „Бог мой! Ты видела? Там на самом деле кто-то был!“»
Вы убедились? Что-то тут не сходится! Твоя выдуманная тень уже сошла с порога и скрылась за углом дома, когда живая фигура — та, которую вы оба, к своему удивлению, увидели несколькими секундами позже, скользнула со ступенек порога. Из этого можно сделать вывод: или из дома бежали два лица, или ты лгал, когда говорил о первой тени. И как бы ты ни старался, ты не смог скрыть своего удивления появлением «живой натуры». В среду мы узнали, что это, должно быть, бежала из дома Барбру, обнаружившая в нем мертвую тетю. Когда вы вошли в дом, нервы у тебя явно сдали, к тому же сильно болела рука, и ты едва не потерял сознание. Вечер, что и говорить, выдался утомительный и драматичный. Конечно, в твоей тщательно отработанной программе произошли кое-какие непредвиденные изменения. Ева потребовала, чтобы ты сопровождал ее, Беата прострелила тебе руку, место преступления сразу после убийства посетило неизвестное третье лицо. Но ты мог записать в свой актив и несомненно положительный факт: Ева Идберг действительно видела кого-то, кого условно можно было бы назвать убийцей, и ты в этот момент стоял рядом с ней!
Не знаю, тогда ли у тебя зародилась идея при удачном стечении обстоятельств использовать ранение руки, чтобы придать твоей «теории опасного свидетеля» еще большую достоверность? Скорее всего, уже тогда. Ты знал, что традиционная стрельба по бутылкам состоится в понедельник, через два дня. Ты не пошел на стрельбу, был уверен, что охочий до всякого соревнования и желающий взять реванш Хюго Маттсон обязательно позвонит и будет уговаривать тебя прийти. И даже если бы он не позвонил, ты все равно в любой момент мог бы появиться на своей моторке, заявив потом, что к великому своему удивлению услышал выстрелы и решил посетить соревнования.
Поговорив по телефону с Хюго, ты снял с руки повязку — после убийства, скрывая ее, ты все время ходил в куртке — и наложил на рану пластырь. Потом, сев в моторку, ты прибыл на ней к месту стрельбы и стал ожидать сбоку от сектора обстрела. Когда выстрелы в одном случае плотно последовали один за другим, ты притворился, что ранен. Ты схватился за левую руку — разыгрывать боль не было необходимости — я бросился под бак, словно искал там укрытия. Примерно за двадцать секунд ты успел порвать рукав и содрать пластырь: рана открылась и стала сильно кровоточить. Боль, должно быть, ты испытывал адскую, и, когда снова появился у всех на виду, страдание на твоем лице было непритворным. Но трудности на этом не закончились. Ты не мог отправиться в больницу или в клинику, где, как я полагаю, сразу поняли бы, что твоя стреляная рана получена сорок часов назад. Поэтому ты попросил вызвать местного участкового врача, который наверняка в это время дня находился где-нибудь в отдаленном месте участка. И поскольку врач, как ты и рассчитывал, все не приезжал, за дело взялась сама знаменитость. Ассистировала прославленному хирургу только Сигне, прошедшая краткосрочные курсы сестры милосердия при организации Красного Креста. Естественно, она не умела отличить свежей раны от старой, вскрытой.
Слов нет, день выдался для тебя утомительный, зато мы все видели, как убийца хотел убрать тебя со своей дороги. Твоя «теория опасного свидетеля» получила, таким образом, всеобщее одобрение, и Стеллан Линден, философствовавший на лужайке, выражал в общем-то принятую всеми нами точку зрения.
Дело оставалось за малым. Осталось убить Еву Идберг, ради чего все это и затевалось. Ее убийство ты подготовил
Я проследил направление твоего выстрела и обнаружил, что на его траектории ты спилил пять или шесть деревьев и удалил отдельные ветви еще по крайней мере с тридцати! Адъюнкт Перссон рассказал мне, как старик Янссон наткнулся на тебя ранней весной, когда ты удалял эти ветви, но ты довольно ловко убедил старика, что спиливаешь ветки вокруг скворечников, чтобы обезопасить птенцов. Более всего мешала видимости большая яблоня, стоявшая прямо под окном спальни Евы, и «собор» Хюго Маттсона, перекрывавший своим массивным куполом воображаемый «коридор» полета пули. С яблоней ты расправился легко, спилив ей вершину. Ева, когда она приехала в сентябре, поверила, как ты и рассчитывал, что яблоню поломала буря. Однако, согласно вполне надежному свидетельству рыбака Янссона, штормовая погода началась здесь не раньше октября месяца. «Собор» ты сжег на пасху. Правда, хозяин с величайшим благоговением воссоздал его в тех же размерах и на том же месте. Поэтому ночью, сразу же после разыгранной на берегу драмы с «покушением на твою жизнь», ты снова поджег его. «Коридор» полета пули проходит примерно в шести метрах над землей, и обнаружить его со стороны практически невозможно, он просматривается только из конца в конец, когда в противоположном от наблюдателя окне горит свет. Ты весьма предусмотрительно никогда не зажигал свет в своей спальне, не зашторив предварительно окна. Впрочем, насколько я знаю, шторы там опущены даже днем.
В среду вечером, когда вся местная полиция так усиленно охраняла тебя и Еву, ты стоял в своей темной комнате, прильнув к окуляру оптического привела в ожидании, когда в противоположном окне появится Ева. Погода была подходящая. Слишком сильный ветер мог бы перекрыть «коридор» раскачивающимися ветвями, заслонив, таким образом, цель. Мы стояли с другой стороны дома, и звук выстрела слышали слабо. Нам показалось, что он донесся со стороны дома Евы Идберг. Полицейские, расставленные вокруг дома, тоже очень неясно слышали его. Поэтому они предположили, что убийца стрелял с опушки леса, воспользовавшись глушителем. Полицейский комиссар и я, мы должны были бы сообразить, что, если бы находившийся от нас на расстоянии 300 метров убийца воспользовался глушителем, мы бы вообще не услышали выстрела. Чтобы «объяснить», как смог убийца подобраться к дому Евы так близко, ты еще на ранней стадии, вероятно еще до того, как убил Беату, спрятал на опушке леса шляпу и плащ. Тогда ты еще не мог знать, что все побережье будет переполнено полицейскими и успешный побег убийцы с места преступления также потребует объяснения. Для большей убедительности ты притоптал там небольшой квадратик земли и положил рядом в мох стреляную гильзу. Полиция легко определила «место, откуда был произведен выстрел». Ружье, которое ты объявил украденным и из которого ты стрелял в Еву, естественно, все время находилось у тебя дома. Оно, кстати, наверное, и до сих пор находится там, являя собой абсолютную, полностью изобличавшую тебя улику.
Министр в упор глядел на Кристера Хаммарстрема.
— Чисто технически ты добился всего, чего хотел. Хотя цену тебе пришлось заплатить высокую. Ты жил в постоянном напряжении еще с тех самых пор, как задумал оба убийства более года, нет, пожалуй, более двух лет назад, когда твоя любовь к Еве превратилась в ненависть. В последние недели нервное напряжение, должно быть, достигло пика, тем более что физически, из-за раны и небрежного обращения с ней, ты очень ослаб. И потом, тебе приходилось бороться с демонами: со своей совестью — врач, отнимающий жизнь, вместо того, чтобы спасать ее, должен слышать ее голос особенно отчетливо — и с отвращением, которое вызывали у людей твои преступления. Хотя, конечно, прежде всего тебя мучил страх разоблачения — непрерывность и методичность поисков полиции, которая в любой момент могла напасть на правильный след. Ты сражался со все теми же извечными и мощными силами, с которыми борется любой убийца и которые любого убийцу в конце концов сокрушают.