Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Но если ты стал в детстве бойскаутом, то остался им на всю жизнь. Я дал ей обещание бойскаута. Это дело не будет стоить ей ни одного эре.
2
Я простоял в подворотне несколько часов. Туфли промокли, ноги замерзли, а я сам начинал терять терпение.
Уже давно зажгли уличные фонари, и шел дождь. Особенно неуютным пребывание на Нэстегатан делал ветер с Пюдде-фьорда. Было по крайней мере сто других мест, где я бы согласился оказаться в эти минуты с большим удовольствием.
Дом
Но именно этот адрес Сирен дала сестре. Может быть, она появится здесь, когда совсем стемнеет. А может быть, и нет.
Сирен принадлежала к тому типу одиноких молчаливых детей, которые внезапно могут отважиться на самые удивительные поступки только ради того, чтобы на них обратили внимание. Зато когда что-нибудь случалось, именно она становилась козлом отпущения.
Я помнил ее задумчивой девочкой, которая жила своей собственной загадочной внутренней жизнью. К ней было очень трудно подобрать ключик, но в прошлый раз мне это удалось. Однако я сомневался, что смогу сделать это еще раз. Подобрать ключ к тридцатилетней женщине обычно гораздо труднее, чем к пятнадцатилетней девчушке.
Да и тогда, много лет назад, мне это удалось далеко не сразу. Она часто убегала из дома, но каждый раз старалась остаться поближе к Бергену. Первый раз мне пришлось ехать за ней в Копенгаген, второй — уже только в Осло и в третий — всего лишь в Хаугесюнд. Теперь же — четырнадцать лет спустя — она убежала на соседнюю улицу — Нэстегатан, но ведь теперь ей было уже тридцать, и никто не мог взять ее за руку и привести домой.
Я до сих пор отчетливо помню ее, когда она убежала в Хаугесюнд. Темно-зеленая огромная, как палатка, военная куртка, протертые джинсы, старые сандалии, грязные волосы до плеч и настолько бледное лицо, что на нем с успехом, как на листе чистой бумаги, можно было написать письмо домой. Она была плоской, как пустой конверт, и скорее походила на худого мальчишку, чем на пятнадцатилетнюю девушку. И мне не оставалось ничего другого, как написать на ее лице письмо, заклеить конверт и отправить ее домой.
И вот теперь я вновь оказался на улице с конвертом в руке, пожелтевшим письмом и фотографией взрослой женщины.
Внезапно я заметил движение в доме напротив. В одном из окон на третьем этаже мелькнул слабый огонек. Я выругался про себя. Когда действуешь в одиночку, не всегда удается избежать ошибок. Например, невозможно уследить за всеми выходами из дома одновременно.
Естественно, в таком здании был черный ход со двора, и естественно, что друзьям Сирен он нравился больше. Ведь какой-нибудь глупец вроде меня мог следить за парадной лестницей.
Теперь у меня был выбор. Либо продолжать стоять и мерзнуть на улице, либо перейти улицу и войти в
Решающим аргументом в принятии решения оказались замерзшие ноги и мокрые туфли. Если бы я все-таки остался на улице, то у меня не было иной перспективы, кроме простуды, а может, и чего посерьезнее.
Я посмотрел сначала налево, затем направо и перешел улицу. Я, безусловно, уже давно вышел из того возраста, когда принимают в члены Детского клуба знатоков правил уличного движения, но вдруг им захочется послать мне на Рождество открытку. В этом случае у меня будет хоть одно поздравление.
Я постоял перед входом. Кто-то сломал замок и выбил дверь, и теперь она покачивалась на одной петле, как грустное напоминание о поспешном прощании.
Я осторожно толкнул ногой дверь. Она открылась внутрь — в темноту, которая с успехом могла быть началом Царства мертвых. Слабый свет уличного фонаря ничем не мог мне помочь. По затылку барабанили холодные пальцы дождя. В доме завывал ветер. Добро пожаловать в Преисподнюю. Гардероб направо. Плата за вход взимается сразу же.
Я проскользнул в дверь и замер, прислушиваясь к звукам дома.
Издалека доносились приглушенные голоса, должно быть, с банкета мертвецов. Ни смеха, ни аплодисментов, только унылое монотонное бормотание.
Я подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и тогда смог различить очертания лестницы, давно разбитых ящиков для писем на стене слева и старую рекламную газету в углу. А может, в Преисподней тоже получают бесплатные рекламные газеты?
Воздух был пропитан запахами плесени и затхлости. От гнили и смерти этот дом не спасло бы даже жаркое солнечное лето. И скорее всего, его участь давно уже была решена, а на картах Коммунального управления поставлен красный крест сноса. Может быть, через несколько дней дом проснется от грохота больших машин и бульдозеров. А может быть, и нет.
Я подошел к лестнице. Мне показалось, что рядом со мной кто-то крадется вдоль стены. Я остановился и услышал быстрый топот маленьких лапок. Значит, крысы все еще не покинули тонущий корабль.
Где-то наверху закашлялись. Вряд ли это могли быть крысы.
Я схватился за гладкие, круглые, покрытые пылью поручни лестницы и посмотрел наверх. Почувствовал под ногами стертые ступени и осторожно стал подниматься.
Мне удалось добраться до второго этажа без проблем. Голоса стали отчетливее.
Я продолжал подниматься. Теперь я мог с уверенностью сказать, откуда они раздаются. Из квартиры слева на следующей лестничной площадке. Но разобрать слова было все еще невозможно.
Я уже почти добрался до цели, когда произошло самое неожиданное.
Голоса стали громче, дверь распахнулась, кто-то вылетел из квартиры, бросился вниз по лестнице и со всего маху налетел на меня.
Он был удивлен ничуть не меньше меня. Мы оба испуганно вскрикнули, потеряли равновесие и помимо воли вцепились друг в друга.