Мертвоград

Калугин Алексей Александрович

– Один?

– Конечно. Сестра не изъявила желания снова туда возвращаться. А Жилонин должен был оставаться с больным.

– Вы рассчитывали открыть дверь в особое отделение?

– Я понятия не имел, как это сделать. Да, честно говоря…

– Да?..

– Если бы и знал, то не стал бы открывать.

– Даже если бы увидели на экране живых раненых людей, которым требуется немедленная медицинская помощь?

– Даже в этом случае.

– Почему?

– Я понятия не имею, чем вы там у себя занимаетесь. Но, по всей видимости, чем-то очень нехорошим. Недаром же

вы двери держите на запоре. А раз так, мне бы не хотелось, чтобы то, что вы прячете за этими дверями, оказалось снаружи. Хотя когда-нибудь это все равно случится. Если уже не произошло.

– А как же клятва Гиппократа?

– Исход все перечеркнул. Все клятвы, присяги и обязательства, данные до Исхода, ныне уже недействительны.

– Что же тогда заставляет вас продолжать выполнять свой врачебный долг?

– По-видимому, то же самое, что заставляет вас мешать мне выполнять мой врачебный долг. – Лицо у Инолиньша, когда он говорил это, было, как у индейца, у которого на спине бритвой вырезали схему Московского метрополитена. – У вас еще есть вопросы?

– Полно. – Ржаной жестом предложил Беккеру продолжить опрос свидетеля.

– Когда мы приехали, экран переговорного устройства особого отделения работал в режиме пяти камер, установленных в разных помещениях.

– Да, я увидел то же самое.

– Что-нибудь из увиденного не показалось вам странным?

– Вы что, смеетесь?

– Нет. Я задал вам вопрос.

– Ну, хорошо… Значит, странным, говорите? – Инолиньш приподнял голову, как будто совершенно неожиданно для себя увидел на потолке что-то интересное, и поскреб ногтем подбородок с небольшой, аккуратной ямочкой. – Нет, странным мне там ничего не показалось. Скорее уж отвратительным, мерзким и диким.

– Ах, вот как.

– Да, примерно так.

– Знаете что, господин доктор, мы с коллегой должны сейчас заняться осмотром места происшествия. Не хотите составить нам компанию?

– Я могу отказаться?

– Нет.

– Зачем же вы тогда спрашиваете?

– Чтобы соблюсти приличие. Мы ведь живем все еще в свободной стране… Не так ли, Петр Фомич?

Главврач от неожиданности вздрогнул и вскинул голову.

– Что?..

– Я хотел узнать ваше мнение о том, что вы увидели в особом отделении.

– Э-э… Я ничего не видел.

– Простите? Вы что же, даже и на экран не взглянули?

– А зачем? Ульгер Янович мне обо всем доложил. Самым подробным и обстоятельным образом.

– И после этого вам не захотелось самому все увидеть?

– Нет. То, что происходит в особом отделении, меня не касается. То есть находится вне моего ведения как главврача больницы. А у меня, поверьте, и без этого дел выше крыши… Э-э… Да! Именно так!

– Охотно верю вам, Петр Фомич. И потому не смею вас более задерживать.

– Я могу идти?

– Конечно.

– Э-э… – В некоторой растерянности главврач посмотрел на криминалистов, на остававшегося с ними доктора Инолиньша. Поправил сползшие на кончик носа очки. – Ну, всего доброго…

– Всего доброго, Петр Фомич, и спасибо за вашу помощь.

Сойкин смущенно пождал плечами – мол, да что там, не стоит, это мой долг как

гражданина, коротко кивнул и пошел по коридору. Мимо плотно закрытых дверей, выставленных в коридор кроватей с больными и оккупировавших все свободное пространство патрульных. Он, казалось, ждал, что его остановят, окликнут, скажут, что произошла ошибка, и попросят вернуться. А он не хотел возвращаться. Он хотел уйти и наконец-то обо всем забыть. Вообще обо всем. Какое ему дело, что патрульные искрошили в кровавый хлам весь персонал особого отделения, а после перестреляли друг друга? Он вообще понятия не имел, чем они там занимались. Да и знать не хотел! У него своих забот было выше крыши. Выше самой высокой крыши в этом прогнившем насквозь, вовсе не умирающем, как многие думали, а давно уже мертвом городе!.. А еще ему нужны были таблетки, что лежали под замком в боковом ящичке его рабочего стола. Очень, жесть их, нужны!..

Криминалисты проводили взглядами то ли куда-то очень спешащего по служебной необходимости, то ли слишком уж суетливо и поспешно убегающего от них главврача. Интуиция подсказывала – не просто тихо шептала, а толкала в бок локотком, что с Петром Фомичом Сойкиным что-то не в порядке. Но даже если у него самого были какие-то проблемы, то создавать проблемы другим он пока что не умел. Не научился, не хотел или не мог – это тоже была только его собственная проблема.

– Ну, и как общее впечатление? – спросил напарника Беккер.

– Врачи в порядке.

– Согласен.

– Значит, источник заражения внутри особого отделения.

– Верно.

– Ну, а если так, то занесли вирус, по всей видимости, санитары. Вместе с доставленными образцами. Уровень подготовки не позволяет санитарам определить меминвазию. А врачи из особого отделения, видимо, были чем-то заняты в этот момент. Зараженный мемплекс сработал как противопехотная граната, поразив всех, кто находился поблизости. И – все. Остановить процесс аутодеструкции было уже невозможно.

– Как рабочая версия – годится.

– Значит, наша задача – выявить и локализовать источник меминвазии.

– А он должен быть там, потому что до нашего прихода двери особого отделения были заблокированы.

– Кстати, коллега, вам не кажется странным тот факт, что, прежде чем отдать аутодеструктивный приказ, зараженный мемплекс приказал патрульным заблокировать выход из отделения?

– Пока нет. Прежде чем говорить о странностях того или иного мемплекса, я должен понять его цель, причину его появления и пути распространения.

– Резонно. – Беккер бросил взгляд на Инолиньша. – Идемте, доктор… Вы ведь не против, чтобы я называл вас просто «доктор»?

Вообще-то Инолиньш терпеть не мог, когда его называли просто «доктором». Все равно кто – коллеги, пациенты или их родственники. Но на сей раз, как ни странно, предложение криминалиста не вызвало у него отторжения. Более того, в сложившейся ситуации оно показалось вполне разумным и более чем уместным. Ну, в самом деле, чем плохо обращение «доктор»? Звучит нормально. К тому же, поскольку среди них троих он один имел медицинский диплом, сразу становилось ясно, кому оно адресовано.