Мертвоград
Шрифт:
– Конечно. К тому времени уже вовсю шла стрельба.
– Это похоже на случай трехмесячной давности.
– В двадцать седьмой?
– Именно.
– Я бы не сказал, что похоже. В двадцать седьмой патрульные перебили весь персонал и пациентов. А после открыли огонь по прибывшим криминалистам. Поэтому их пришлось ликвидировать. Хотя некоторые общие черты, несомненно, просматриваются…
– Стичкин и Рукер.
– Стичкин погиб, Рукер до сих пор хромает.
– Путь проникновения мемвируса так и не был обнаружен.
– Да. И это, пожалуй, самое непонятное во всей истории с внезапно спрыгнувшими в пасть безумия патрульными.
После четвертого или пятого просмотра определенно и бессмысленно
– Я не вижу ничего, что мог бы назвать необычным. – И, не удержавшись, добавил-таки: – В вашем понимании.
– Хорошо. – Беккер улыбнулся так, будто и не ожидал услышать ничего другого.
Ржаной распахнул дверь в особое отделение:
– Прошу вас, доктор.
– Простите, но я краем уха слышал, что вы говорили о похожем происшествии в двадцать седьмой больнице, имевшем место несколько месяцев тому назад.
Криминалисты непонимающе переглянулись.
– О чем вы, доктор?
– Я хотел спросить…
Инолиньш наклонил голову и сосредоточенно потер пальцами брови. А в самом деле, о чем это он?
– Простите, – натянуто улыбнулся врач. – Я, кажется, переработал сегодня… Замотался…
– Бывает, – с пониманием улыбнулся Беккер. – Надеюсь, доктор, вы все же в состоянии нам помочь?
– Так ведь, доктор? – поддержал напарника Ржаной.
Доктор, доктор, доктор, доктор…
Он ненавидел, не любил, терпеть не мог, когда его называли доктором!
– Да, конечно – с готовностью кивнул Инолиньш. – Все, что в моих силах.
– Большего мы и не просим, доктор.
Криминалисты вошли в тамбур, отделявший особое отделение от основного больничного корпуса. Как шлюз на подводной лодке. Врач остановился на пороге. В тамбуре не было крови или каких-либо других следов случившейся трагедии. Здесь все было как всегда. В противоположных концах небольшого, вытянутого, как пенал, помещения стояли низенькие диванчики, обтянутые искусственной кожей малинового цвета. На краю одного лежала раскрытая примерно на середине и перевернутая переплетом вверх книга. Как будто читавший ее ненадолго отошел. Совсем ненадолго, явно имея намерение вскоре вернуться к чтению. Оставаясь в дверях, Инолиньш смог даже название прочитать: «Мертвоград». Странное название. Не то интригующее, не то отталкивающее. А может быть, и то, и другое одновременно. Ему почему-то вдруг страшно захотелось взять книгу в руки и полистать, быстро пробегая взглядом по страницам, выхватывая даже не разрозненные фрагменты, а всего лишь обрывки предложений и фраз. Этого было достаточно для того, чтобы почувствовать вкус книги. Вернее, чтобы понять, есть у нее вообще хоть какой-то вкус. Или же это очередная многотомная белиберда. О влюбленных вампирах, о близоруких волшебниках, о крысах-мутантах, живущих в канализации, о черепашках-дальнобойщиках, об империи, готовящейся нанести ответный удар, о спецназовцах, пьющих, как лошади, и бьющих без промаха не в бровь, так в пах, о больших космических кораблях, о маленьких, злобных карликах… А может, и еще какая тупая, откровенно безграмотная банальщина, прикрытая яркой обложкой. Да, собственно, кому какая разница. Сам Инолиньш даже и не помнил, когда последний раз книгу в руках держал. В смысле, не просто так, чтобы подержать или переставить с места на место, а чтобы почитать. И не по необходимости, не медицинский справочник какой-нибудь, а для удовольствия. Чтобы вкус языка почувствовать, насладиться сюжетным хитросплетением, начать, в конце-то концов, сопереживать героям, а не представлять себя в образе любвеобильного задиры, рубахи-парня, героя всех пьянок и победителя всех кабацких драк, с бицепсами, что и двумя руками не обхватишь, и мордашкой, смазливой и приторной, как свежий миндальный торт.
Однако
А правда, кто бы мог читать книгу с таким названием? «Мертвоград». Это ведь не «Любовь в тени акаций». С «Акациями»-то как раз все ясно. Более или менее.
Продолжая осмотр помещения, криминалисты разошлись в разные стороны. Они ничего не трогали, но внимательно осматривали все, что попадалось на глаза. Иногда обменивались короткими репликами, ничего не говорящими непосвященному.
Типа:
– Двойная флуктуация?
– Сомнительно. Слишком низкий фоновый уровень.
– При перекосе в минус два такое вполне возможно.
– Минус два зависает в мизере.
– Гнилой расклад.
– А чего ты ожидал? Джокера и Алого Короля на раздаче?
Инолиньш даже не прислушивался к тому, что они говорили, – бессмысленно.
– Одна лягушка сразу пошла на дно. Другая продолжала отчаянно дергать лапками. Она знала старую притчу и надеялась, что скоро окажется сидящей на куске свежесбитого масла. Но она не знала, что упала в бидон с квасом.
– Это что, анекдот? – спросил Инолиньш.
Оба криминалиста на секунду оставили свои занятия и удивленно посмотрели на врача.
– Немного терпения, доктор. Мы скоро перейдем к делу.
– Кстати, почему про утопленников всегда говорят «пошел на дно»? Или – «пошел ко дну»? «Пошел по дну», наверное, было бы правильнее. Что думаешь?
– Я ничего не думаю. Я делом занимаюсь.
– Ай, молодца!
Рядом с диванами – два журнальных столика. На одном, как и полагается, зачитанные журналы и газеты, растасканные по страничкам. Каждый выдергивал из толстой пачки то, что ему было интересно. Любопытно, сколько всего газет выходит сейчас в столице? Еще любопытнее – кто их выпускает? И уж совсем невмоготу, как хочется знать – зачем они вообще это делают? Те, кто продолжают выпускать газеты и журналы? Какой в этом смысл?
На другом столике поверх журналов лежат два листа бумаги, расчерченные особым образом. Инолиньш уже видел такие в больнице у пациентов. Это была какая-то самодельная игра. Последнее время даже младший медперсонал стал в нее втягиваться. В чем смысл игры, Инолиньш не знал. Не потому, что не понимал, а потому, что не захотел разбираться. Игра не показалась ему заслуживающей внимания.
На краю столика несколько аккуратно сложенных фантиков от конфет и оберток от шоколадок. Видно, среди патрульных был сладкоежка.
Еду патрульным доставляли не из больничной столовой, а из соседней пельменной. Это Инолиньшу было известно. Кофе или чай они могли выпить в любое время – в тамбуре стоял кулер с кипятильником, в который была вставлена большая опрокинутая кверху дном бутыль воды. Упаковка одноразовых пластиковых стаканчиков и чайных ложечек, чай, растворимый кофе, сахар и сливки в пакетиках. Ну, прямо как в купе повышенной комфортности! Так и хочется выйти в коридор, найти проводника и узнать, когда следующая остановка и сколько будем стоять – хочется выйти на платформу, ноги размять.
Два последних штриха: мусорная корзина, наполовину заполненная использованными стаканчиками, и здоровенный фикус возле двери, ведущей в отделение. Вот он-то тут зачем – совершенно непонятно. Фикус, судя по его виду, тоже чувствует себя здесь не на месте. Ствол искривлен, листья помятые, потрескавшиеся, с подсохшими кончиками. Так и кажется, что несчастный цветок готов заплакать. От обиды за себя самого и за столь пренебрежительное к себе отношение.
– Доктор… Доктор!..
Инолиньш вздрогнул и обернулся.