Мертвоград
Шрифт:
– Ну, что же вы, доктор?
Хотя бы потому, что криминалист все время называет его доктором. А он терпеть не может, когда его так называют!
Петля захлестнулась и начала затягиваться.
Инолиньш медленно протянул руку и выставленным указательным пальцем, самым кончиком, едва ли не ногтем, коснулся тыльной стороны ладони мертвой руки.
Почему их называют сырцами? Кто это придумал?
Они как тесто, из которого можно вылепить все, что угодно. И это никто не придумал – сырцами их называли всегда.
Каким-то совершенно
– А-а-а!..
Вскинув руку над головой, как будто в ней был факел, который должен был рассеять тьму вокруг, Инолиньш отшатнулся назад, метнулся в одну сторону, в другую.
– А-а-а!..
Он махал рукой из стороны в сторону, надеясь стряхнуть с нее мертвую пакость. Он даже попытался ударить рукой о стену.
– А-а-а!..
Ему казалось, что рука, за запястье которой цеплялись мертвые пальцы, начинает неметь и становится холоднее. Как будто в нее проникал яд, постепенно стекающий вниз и убивающий живые клетки.
– А-а-а!..
Он обхватил немеющую руку у локтя. Крепко обхватил. Очень крепко. Чтобы перекрыть доступ яда дальше. К телу. К сердцу. К мозгу… Нужно наложить жгут! Конечно!
– А-а-а!..
Поскользнувшись в луже крови, он едва не упал. Но кто-то схватил его за локоть и помог сохранить равновесие. Кто? Да какая разница! Ему нужен жгут! Немедленно! Нужно наложить жгут! На шею! Чтобы перекрыть доступ яда к мозгу! К его драгоценному мозгу!
– А-а-а!..
В кармане брюк у него лежал бумажник. А в бумажнике – карточка компании «Морозко-Фобос». Беспроцентная рассрочка на пятьдесят лет. Ежемесячная оплата – пятьсот рублей, индексированных с учетом безумствующей инфляции. И право на крионирование и криосохранение головы. Даже в случае неполной выплаты по кредиту! Нужно только найти жгут, чтобы спасти голову!
– А-а-а!..
Он снова поскользнулся и больно ударился о какой-то выступ локтем свободной руки.
– Доктор!
С запоздалым отчаянием он вдруг понял, что происходит.
Чистильщики!
В них все дело!
Они намеренно заманили его сюда, чтобы заразить и обратить в сырца!
– Доктор!
Они – посланцы Сатаны!
– Доктор!
Засланцы!
– Доктор!
Они – слуги дьяволовы!
– Господи Иисусе! Не покинь меня в минуту тяжкого страдания!..
– Доктор! Придите в себя! Церкви больше нет!
– Как это нет?
– Вот так. Нет – и все тут. Помните – Исход?.. Ну?..
– Исход…
Медленно, почти по буквам повторил Инолиньш.
Петля ослабла и соскользнула.
Он вернулся в реальность.
Он стоял возле хирургического стола. Одна его рука была вскинута высоко вверх. Другой рукой он цеплялся за локоть поднятой. И выражение лица у него, по всей видимости, было самое что ни на есть глупое. Да какое там глупое – дурацкое!
Щелк!
Ржаной опустил фотоаппарат, улыбнулся и показал
– Отлично, док! Вы похожи на Эйфелеву Свободу! Хотите, скину вам фотку?.. А, доктор?
Инолиньш медленно поднял взгляд на свою руку, вознесенную к забрызганной кровью и облепленной мелкими ошметками плоти бестеневой лампе. Рука была свободна. И, похоже, сверху ему никто не угрожал. Он посмотрел вниз. Мертвую кисть сырца с вывернутыми судорогой пальцами по-прежнему крепко держал зажим на краю хирургического стола.
Инолиньш опустил руку. Встряхнул ею, как будто она затекла. Улыбнулся смущенно. В самом деле, глупо все как-то получилось… Или лучше сказать – нелепо?.. Да, именно – нелепо!.. Хотя со стороны он выглядел довольно-таки глупо. Скорее всего… Ночь бы в карман, что о нем подумали криминалисты!..
Но, жесть твою, что же произошло?.. Почему он видел то, чего на самом деле не было? Почему поддался глупой, бессмысленной панике и вел себя как последний олух?..
– Все в порядке, доктор, – спокойно, мягко, будто сквозь сладкое, смазанное глицерином облако сахарной ваты, улыбнулся ему Беккер. – Ничего не произошло, доктор.
Доктор, доктор…
– Но… – Инолиньш покосился на мертвую руку, чтобы убедиться в том, что она на прежнем месте. Пристегнута железным зажимом к краю хирургического стола. – Мне показалось…
– Вам это только показалось, доктор, – не дослушав, перебил его Беккер. – Здесь вокруг столько крови. Столько крови… – Он заботливо взял Инолиньша за плечи и, аккуратно переступая через лужи крови и разорванные части тел, невесть кому принадлежавшие, повел к выходу. – Кругом смерть, доктор. Повсюду. Смерть и ужас. Страх и ненависть. Хуже, чем в Лас-Вегасе. О! В такой атмосфере что угодно может померещиться, доктор.
– Вы так думаете? – робко, с надеждой спросил врач. – Серьезно?
– Конечно, доктор! – горячо заверил его Беккер. И, наклонившись к самому уху, доверительно прошептал: – Мне и самому, знаете ли, порой такое привидится… – Он смущенно улыбнулся и замахал рукой. – Нет, мне даже говорить об этом неудобно.
Инолиньш вроде бы успокоился и немного пришел в себя. Конечно же, криминалист был прав. В обстановке тотального безумия трудно адекватно воспринимать ситуацию и трезво оценивать происходящее. Он принял свой кошмар за реальность. Ну и что? Подумаешь! С кем не бывает!
– Знаете, что я вам посоветую, доктор, – продолжал на ходу говорить Беккер. – Отправляйтесь-ка вы домой. Хотите, я попрошу патрульных, чтобы вас на машине отвезли? Вы нам очень, очень помогли, доктор, и я обязан хоть что-то для вас сделать в ответ. Вот. Дома выпейте грамм сто, а лучше – двести коньячку. Или что вы предпочитаете? Водочку? Ну, тогда двести грамм водочки. Только спать сразу не ложитесь. Сначала посидите, послушайте музыку. Вы любите музыку? – Инолиньш молча кивнул. – Ну, вот отлично! Послушайте музыку. Расслабьтесь. Помечтайте о чем-нибудь приятном и красивом.