Мертвоград

Калугин Алексей Александрович

– Вы позволите? – рукой в перчатке оперативник указал ей за спину.

– Да, входите. – Женщина наконец-то сделала шаг в сторону, освобождая проход.

Старший вошел в квартиру. Следом за ним – напарник. Он прикрыл дверь, но не захлопнул ее и остался стоять у входа. Четверо человек на лестнице перегруппировались, переместившись ближе к квартире. Но при этом они, как и прежде, надежно перекрывали ведущие вверх и вниз лестницы, а также блокировали двери соседних квартир и лифт.

Старший знал планировку квартиры и даже то, как расставлена в ней мебель. Он смотрел по сторонам с неярко выраженным интересом человека, впервые оказавшегося в новом,

но не особенно любопытном для него месте. Он искал скрытые мемпослания. Но ничего не видел. Либо отправившие его на задание криминалисты здорово заблуждались насчет обитателей этой квартиры. Либо они, обитатели эти, были до жести хитры. Для того чтобы провести его, нужно быть настолько хитрым и ушлым, что он даже не мог представить себе такой вариант. Все шло к тому, что произошла ошибка. Ну что ж, может, оно и к лучшему. Не ему разбираться и не ему судить. Он делал свою работу.

– Чему обязана? – спросила хозяйка.

Старший повернулся к женщине и посмотрел на нее сквозь темные стекла. Он полагал, что это ее смутит и она отведет взгляд в сторону. Как правило, люди испытывают дискомфорт, беседуя с человеком, глаза которого закрыты темными очками. Но Марина вновь удивила оперативника:

– Вы не могли бы снять очки?

– Вам это мешает?

– Да.

– Сильно?

– Оценить по пятибалльной шкале?

Оперативник изобразил улыбку:

– Простите, Марина Викторовна, но у меня редкая форма нейропсихологического расстройства. Меня раздражает, буквально выводит из себя яркий свет.

– Ах, вот как.

– Не беспокойтесь, агрессивным я при этом не становлюсь.

Шутка, призванная смягчить необходимость принять его требование.

– А ваш брат?

Старший на мгновение растерялся:

– Кто?

– Ваш брат, – Марина взглядом указала на второго оперативника. – Он, так же как и вы, в темных очках и перчатках. Надо полагать, у вас одно и то же наследственное заболевание.

Оперативник вновь изобразил улыбку, давая понять, что оценил своеобразный юмор хозяйки.

– Так что же привело вас ко мне в столь ранний час? Если это никак не связано с исчезновением брата, то я даже предположить не могу, чем еще могла вызвать интерес оперативного отдела Гильдии.

– Я так понимаю, что вашего брата Семена Викторовича Каламазова дома нет?

– Верно понимаете.

– И вы не видели брата с тех самых пор, как искали его в больнице номер одиннадцать?

– Нет.

Старший чуть поджал губы – хозяйка должна была понять, что он не доверяет ей.

– Вы позволите? – Он указал рукой в глубь квартиры.

Женщина напряглась.

– Зачем?

– Хочу убедиться, что, кроме нас, здесь никого нет. – Короткая, едва заметная, но весьма многозначительная пауза. – Или у вас кто-то в гостях?

– Какое это имеет значение?

– Знаете что, Марина Викторовна, – старший расправил плечи и заложил руки за спину, – давайте придерживаться правил. Согласны?

– Правил? – Женщина стянула края кофты на груди и вцепилась в них пальцами. – Каких еще правил?

– Правило первое. Я – спрашиваю, вы – отвечаете. – Он не задавал вопрос. И не делал предложения. И первое, и второе подразумевало размышления. Как возможное следствие – сомнение. Он диктовал правила. Поэтому он даже не сделал паузы перед тем, как задать вопрос: – В квартире есть еще кто-то, кроме нас?

– Нет.

– Где ваш брат?

– Я не знаю. Я думала, это вы мне скажете.

Последнее замечание провалилось в пустоту. Ее мнение в данный момент

никого не интересовало.

– У вас имеются предположения или хотя бы догадки насчет того, где он может находиться?

– Нет.

– Когда вы видели его последний раз?

– Когда уходила на работу.

– Вы работаете в ночной кондитерской.

– Да.

– Значит, уходили из дома?..

– В половине девятого. Примерно. Я работаю неподалеку.

– Ваш брат в это время был дома?

– Да.

– Чем он занимался?

– Не знаю. Он не любит, когда я захожу к нему в комнату.

– То есть вы ушли, даже не сказав ему об этом?

– Я крикнула, что ухожу.

– У вас с братом плохие отношения?

– Почему плохие? – Марина пожала плечами. Или, может быть, поежилась. – Нормальные.

Старшему оперативной группы не казалось нормальным то, что сестра говорит брату «пока», даже не заглянув к нему в комнату. Но он не стал акцентировать на этом внимание. Его мнение на сей счет не имело отношения к делу.

– У него были какие-то планы на вечер?

– Не знаю. Он не говорил.

– Только сегодня не говорил? Или – вообще не говорит?

– Вообще.

– И вы понятия не имеете, куда он обычно ходит?

– Нет.

– С друзьями его, полагаю, вы тоже не знакомы?

– Нет.

Старший широко улыбнулся и погрозил девушке пальцем:

– Мне кажется, вы не хотите нам помочь.

– В чем?

– В поисках вашего брата.

– Я не заявляла о пропаже.

– Да, но вы искали его. И мы решили, что вам необходима помощь.

– Лично ваша?

– Помощь Гильдии.

– Можно подумать, Гильдии есть до нас какое-то дело.

– Гильдии до всего есть дело.

– Что-то я раньше не замечала проявлений заботы с ее стороны.

– А мы не выставляем свою работу напоказ. И не требуем за нее благодарности. Мы просто делаем свое дело.

– Как сейчас?

– Именно.

Со стороны разговор мог показаться бессмысленным. Но по ходу его было проведено и отражено несколько легких мематак. Как и предполагал старший опергруппы, Марина был совершенно неопытным мемевтиком. Вернее, она даже понятия не имела о технике мемпоединка и действовала исключительно по наитию. Некоторые способности у нее просматривались. Но можно было с уверенностью сказать, что их развитием никто и никогда не занимался. Между тем старшему обещали сильного и опытного бойца. Теперь же ему становилось откровенно скучно. При желании он мог легко заставить хозяйку якобы нехорошей квартиры сделать заявление о том, что она и ее брат состояли в преступном сговоре со всеми, без исключения, соседями, с первого по девятый этаж, целью которого было физическое устранение киуров Московской Эсперанты с последующим захватом власти. Только это было не нужно. Да и неинтересно. Все равно что отнять у малыша конфету.

Нельзя сказать, что внимание старшего опергруппы усыпила слишком спокойная обстановка. Потому что именно это – слишком уж все тихо! – должно было его насторожить. Ну, а раз этого не произошло, значит, противник оказался куда хитрее и коварнее, чем предполагал оперативник. В противном случае он бы непременно обратил внимание на явно неспроста пришедшее ему в голову шаблонное выражение о малыше и конфете. Деконструировать его не составляло труда. Многие, пытавшиеся отобрать у малыша его законную конфету, терпели фиаско. А это означало, что все не так просто, как кажется. Старший оперативник подсознательно чувствовал угрозу. Но почему-то оставил это без внимания.