Мёртвые душат

Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

— Что это? — поинтересовался Чичеро.

— Это — живая скульптура. То есть, конечно, мёртвая скульптура. Называется «Пляска Смерти». Она создана почти исключительно из крестьян, но образ крестьянина здесь выражает лишь один — вон тот, с привязанным конём, пляшущий в глубоком поклоне. А вот этот, выпятивший свой живот — ростовщик. Тот же, который зачем-то воздел руки и растопырил пальцы — некромант. А сложивший ладони лодочкой, будто чтобы зачерпнуть жидкости, — бальзамировщик. А уж вот этот, который пляшет, высоко поднимая ноги, а сам напряжённо куда-то целится — это арбалетчик. И всю эту ватагу,

в соответствии с замыслом, должна куда-то (ну, то есть, в могилу) вести сама Смерть. Вот роль Смерти в нашей скульптуре простому крестьянину не под силу. Потому она и досталась Пендрису с его замечательным лысым черепом.

* * *

Город Цанц встретил Чичеро приветливо.

Только у трактирщика Ларколла он вызвал немалые подозрения, когда, зайдя в общий зал его трактира «Живые и мёртвые», заказал пива, за которое — ну очень щедро расплатился (совсем не по-отшибински).

Тот ли это посланник Смерти, думал Ларколл. А что ему, в самом-то деле, думать? В прошлый раз Чичеро к нему вошёл, не сумев ещё вполне обуздать своих карликов — и потрясая мир вокруг себя необузданной злостью, необузданной тщеславной гордостью и жадностью.

Теперь же Лимна, Зунга и Дулдокравна посланник обуздал, им более не обязательно драться, задирать нос, выражать готовность удавиться за золотую монету. Чем бы теперь оправдать перед Ларколлом отличие себя того от себя нынешнего? Расспросить ли о чём?

— А что за новости в городе Цанц? — спросил Чичеро у подозрительного трактирщика.

— Есть новости, — буркнул Ларколл, — вот хоть такая: Умбриэля Цилиндрона нашего так парализовало, что ни пошевелиться, ни слова вымолвить. Три дня на троне своём в одной позе просидел, а тут советники его всполошились, сняли с трона, бальзамировщика кликнули. А всё без толку.

— Слышал я такую новость. А ещё?

— Болтают, что в болезни Управителя виновен Дрю из Дрона, подлейший слуга Живого Императора, будь проклято его имя. Только глупость болтают, ведь никакого Дрю из Дрона охрана в Цанц не пропускала, не мог же он, в самом-то деле, из-за стен городских на Умбриэля подействовать!

— Угу. Что ещё?

— А вот седьмого дня приехал из Нижней Отшибины знакомец ваш, магистр Гру. Как случилось с Цилиндроном несчастье, заперлись они вчетвером с советниками в главном своём кабинете, всё судят да рядят, как нашему воеводству дальше жить. Никому ничего не говорят, только знай, гонцов своих рассылают во все города и замки Цанцкого воеводства. Проболтался один гонец, что вече у нас тут в Цанце собирается, прибудут мертвецы, почитай, отовсюдова. А что за вопросы на вече выносятся, про то неведомо, потому: некрократия!

* * *

Стоило только Чичеро подойти к мосту в нижний город, а тут, откуда ни возьмись — магистр Гру. Подходит, ласково улыбается, обнимает ученика своего — соскучился! И говорит шёпотом:

— Ну как, привёз?

— Конечно, привёз, — кивает Чичеро.

— Сколько?

— Теней-то? Да более двухсот тысяч!

— Ого! Да где же столько набрал?

— В основном — у великана Плюста, — сказал Чичеро с небрежностью. — Здесь передавать?

— Да нет же! — замахал руками Гру. — Пойдём во дворец Цилиндрона, при всех и достанешь!

По пути и потолкуем. Знаешь ли, милый мой друг Чичеро, какие грядут перемены? Поразительные!

К дворцу Умбриэля Цилиндрона они спускались по центральной лестнице пещерного города с мраморными слонами и ажурными витыми носорогами на тумбах, украшающих площадки. Чичеро, улыбаясь, созерцал великолепие, а магистр Гру говорил о своём:

— Теперь наша Отшибина возвысится, и в возвышении своём подомнёт Цанц. Точно тебе говорю!

— Возвысится?

— Я ведь не зря всегда говорил, да и в книгах писал, что нет у Владыки Смерти более надёжной опоры, чем Великий народ. Помните, Чичеро?

— Да, я помню.

— И вот теперь пришла пора преодолеть давнюю несправедливость судьбы. Время — как нельзя более удобное: Умбриэль Цилиндрон недееспособен…

— А что, как очухается?

— Не очухается. Уж за этим проследит добрый Фальк. Он уже влил в Управителя такую дозу сковывающих бальзамов, что тот вряд ли чем-то отличается от обычного куска мрамора.

— Вот как? Так у вас — заговор? — догадался Чичеро.

— У нас заговор, — поправил его Гру.

— У нас?

— Главную миссию в нашем плане, как ни крути, выполнили вы, Чичеро. Ведь это вы доставили нам требуемые тени. Потому-то это и ваш заговор.

Повисла пауза.

— И кто же тогда заговорщики? Ну, кроме нас с вами?

— Да вы их всех знаете. Это все те люди, которым вы в Цанце наносили визиты. Советники Жилоно, Киномро и Фопон, тысяцкий Отт, некромейстер Гны, бальзамировщик Фальк…

— Что, и ростовщик Карамуф — тоже?

— И он. Только с ростовщиком сложнее. На наши идеалы ему плевать. Он с нами — только ради денег, карамцкая свинья. Осенью ему вовремя не заплатили, потому он над вами так недобро пошутил. Помните, с червяками?

Ещё бы Чичеро не помнить. Особенно Зунгу.

* * *

Прошла неделя. Всю эту неделю в Цанце шла подготовка к историческому событию — некрократическому вече. Отовсюду к Цанцу стекались мертвецы, главным образом — мёртвые крестьяне, но также торговцы, ремесленники.

Трактир Ларколла «Живые и мёртвые», в котором прежде селились почти только живые, теперь был весь забит мертвецами средней руки — не настолько знатными, чтобы надеяться на ночлег в пещерной части Цанца, но достаточно богатыми, чтобы снять угол по взвинченной цене.

Не только Ларколл, но и многие горожане, пускающие на ночлег вновь прибывших мертвецов, в эти дни сильно обогатились, но при сильной воле к богатству не могли объять своей заботой всех желающих переночевать в Цанце. Хорошо, что Чичеро приютил в своём подземном цанцком поместье его учитель магистр Гру.

Мертвецы наиболее многочисленного сословия — крестьянского — заночевать в самом Цанце надежды не имели, а останавливались под стенами наземного города, на той самой площадке, где, как выяснил Чичеро, происходил арбалетный расстрел Дрю из Дрона. Вероятнее всего, и само вече должно было состояться там. В сам город впускать собиравшихся крестьян сочли бесполезным: их ожидалось столько, что наземный город никак бы не вместил, запускать же сию пёструю толпу в подземную часть тем более не стоило — из соображений безопасности.