Мёртвые душат
Шрифт:
Посетители трактира ненавидели ни в чём не повинных крестьян, считали их сельскохозяйственной скотиной, которая напрасно возвышена некрократией. Чичеро их ненависти не разделял, понимая, что несвободный характер крестьянского посмертия составляет беду, а не вину призваных к нему мертвецов. И всё же…
Ну как не заметить, что в условиях некрократических порядков именно жалкие крестьянские способы бытия составляют мощную силу, опрокидывающую все потуги иных мертвецов, мечтающих о личной свободе.
Чичеро ходил в трактир, как на работу. Гру того от него и ждал. Правда, посланник твёрдо
Однажды мёртвые жители Цанцкого воеводства перестали прибывать, и длинная очередь у Мертвецкого приказа иссякла. Чичеро понял, что некрократическое вече вот-вот начнётся, и не ошибся. Герольды с высоченной Часовой башни объявили, что вече под стенами Цанца объявляется открытым. Горожане и гости Цанца, обитавшие в черте города, нехотя потянулись наружу, туда, где уже построились крестьяне из окрестных замков, подавлявшие их числом и какой-то механической уверенностью в себе.
Крестьяне заняли собой практически всю площадь под стенами, и места для компактного размещения трактирного меньшинства там не осталось. Оппозиционеры могли бы разместиться поодиночке среди крестьян — и там затеряться в превосходящих силах послушного Гру безвольного и грубого сельского воинства. Но неудобство от стояния во враждебной среде было столь значительно, что немало мертвецов тут же вернулось к Ларколлу и заказало пива. В знак протеста они решили всё вече просто пропьянствовать.
Некоторая часть оппозиции нашла возможность сплотиться — но на самой периферии Вечевого поля (так стала называться площадь перед въездом в Цанц). С той периферии как-либо повлиять на ход ожидающихся событий не представлялось реальным. Хотя и в центре вероятность такого влияния выглядела очевидно мизерной. Как повлияешь на находящихся в заведомом большинстве крестьян, если они не воспринимают ничего вокруг себя, а слушаются скрытых от глаз «кукловодов»? Видимо, никак.
Чичеро, чтобы наблюдать за предстоящей церемонией, взошёл на городскую стену. Пробиться сюда оказалось непросто: многие хотели лицезреть происходящее с высоты, и прежде всего — вся верхушка из подземного города, включая и многих заговорщиков.
Чичеро думал, что именно со стены будут выступать вечевые ораторы, но ошибся (как ошиблось и несколько других завсегдатаев трактира «Живые и мёртвые» с решительными лицами, заранее пробравшиеся на стену — с явным намерением полемизировать).
Несмотря на все удобства, которые высокая стена представляла для ораторства, она не была востребована. Вместо этого в самой гуще пришлого крестьянства верные Гру стражники наскоро сколотили маленький деревянный помост — рассчитанный лишь на одного выступающего.
Именно к этому помосту под прикрытием отряда городской стражи, усиленной тремя десятками солдат Отта, двинулся советник Жилоно, который, по причине недееспособности Управителя Цилиндрона, был сейчас за главного начальника как в городе Цанц, так и во всём воеводстве.
Вскарабкавшись при помощи стражи на помост, Жилоно провозгласил открытие вечевого собрания, после
Первый вопрос для обсуждения на вече касался придания карликам Отшибины (далее — Великому народу) всех обычных человеческих прав, включая право на посмертие. Второй предполагал автономию Великого народа в отношениях с Мёртвым престолом. Третий, намекая на первенство Великого народа в общении с Шестой расой и особые его заслуги, выговаривал для карликов и особые полномочия. Один из следующих предполагал разрешение для Великого народа осваивать некромантские практики вплоть до самых глубоких степеней посвящения.
Целый ряд вопросов касался реорганизации Цанцкого воеводства с учётом самостоятельности Отшибины. Отдельный вопрос был посвящён территориальным претензиям Великого народа: город Цанц предполагалось отдать карликам…
— Что он несёт? — с ужасом воскликнул кто-то из стражников, стоящих на стене рядом с Чичеро.
— В своём ли он уме? — поддержал его товарищ.
— Да не волнуйтесь, — уверенно улыбнулся третий, — за такой бред уж точно никто не проголосует.
Поистине, поведение Жилоно было в Цанце почти никому не понятно. Поднимать вопрос о том, чтобы отдать отшибинским карликам город, которым сам же и управляешь — ну не бред ли это? Даже зная наверняка, что этот разрушительный проект не пройдёт, — зачем рисковать?
Сами стражники употребили слово «бред», когда говорили о городском — и своём, следовательно, — начальнике. Правда, в измену Жилоно они пока предпочли не поверить, и резко осекли одного из завсегдатаев трактира, который предложил собравшимся эту версию. Осекли, но, что немаловажно, и не подумали арестовать.
Жилоно освободил помост, и около него возник магистр Гру, сопровождаемый приветственными возгласами крестьян — громкими и страстными (хотя, как заметил Чичеро, несколько однообразными).
Гру взобрался на помост и сказал короткую речь об исторической справедливости. Голос его был повсюду хорошо слышен, но лишь потому, что Гру применял особые некромантские приёмы его усиления.
Чичеро его слушал не очень внимательно, он следил за взбешёнными завсегдатаями трактира Ларколла, которые каждую его фразу встречали проклятиями. Городская стража, в изобилии стоявшая здесь же, на стенах, ничуть их не урезонивала, напротив, как казалось Чичеро, молчаливо поддерживала протестные возгласы.
И посланник понимал: хотя эти стражники сейчас и подчинялись трём советникам — Жилоно, Киномро и Фопону, — но они ещё не забыли светлые годы полной дееспособности Умбриэля Цилиндрона, который таких вече в своём городе никогда бы не допустил. Нет, стража была сейчас далека от намерения бунтовать, но реальной помощи в сложной для себя ситуации заговорщики от неё не дождались бы. Понятно, зачем в заговоре так нужен был Отт с гарнизоном подземной крепости, набираемым отнюдь не из местных обитателей Цанца.