Мертвые мухи зла

Рябов Гелий Трофимович

– А-а...
– протянул, - а я и не сопоставил. Вот вам пример: Юровский однажды при мне сопоставил слово "постановили" со словом "становлюсь". Там общее - "стан". Мне бы и в голову не пришло...

– Вам другое пришло, как я понимаю... Более ценное. А "стан" ваш - это называется "корень". Юровский ничегошеньки не знает, но уловил созвучие. У него музыкальный слух. Так что же?

– Из столовой Юровский поведет всех в полуподвальный этаж - через две комнаты, через

площадку перед кухней, по "стеклянной" лестнице вниз, потом во двор, а оттуда снова в дом. Там понадобится пройти еще четыре комнаты. Последняя - прихожая, перед выходом на улицу, это видно на плане...

– Я пока не улавливаю сути...
– Торопливо закурила, видно было, что "аналитический" рассказ ее задел.

– Суть простая. Вы были в ДОНе?

– Да. И с наслаждением прочитала весь мат на стенах. И рисунки похабные рассмотрела.

Ильюхин раскрыл глаза.

– С... наслаждением?.. Да разве слова... разве они... дают?

– Слова - итог или предчувствие. Выражается крепко российский народ, и гуляет по свету метко сказанное русское слово...

Обомлел:

– Как красиво... Это вы сами... сочинили?

– Это другой сочинил. Дальше, дальше!

По Ильюхину выходило так, что во всем особняке есть только одна-единственная комната, в которой можно всех порешить, и при этом шума будет очень даже мало.

– Там окно.

– Оно забито досками или даже заложено кирпичом.

– Я все равно не понимаю. Ну, допустим: Юровский повторит ваш маршрут. А если нет?

– Посмотрите сами. А где же еще?

Да... Получалось так, что матросик безоговорочно прав.

– Но я все равно не улавливаю.

– А комната под нумером "три"? Здесь же дверь, не видите?

– Ну и что? И потом в этой комнате - вещи прежнего владельца? Это кладовка!

И вдруг лицо вспыхнуло, в глазах пробежали всполохи. Закусив нижнюю губу до крови (закапало на платье), она почти прокричала:

– Романовых проводим в дверь на улицу! Там уже ждет авто! Из кладовки выводим сонных и опоенных, заранее загримированных и одетых "лже". Весь фокус только в том, чтобы каким-то образом на время удалить Юровского и чтобы сопровождающая охрана не шла дальше лестницы.

– А расстрельная команда ожидала как бы естественно - в комнате за нумером "пять" - видите, она ближе к проспекту! Они ничего не увидят!

– Как удалить Юровского? Наверх, в его кабинет? В такой момент?
– Зоя шумно потерла ладонь о ладонь.

– Ему должен позвонить Дзержинский!
– крикнул Ильюхин.

– Чушь... Город на грани сдачи - будет в тот час... И связи с Москвой - рьен1... Я понятно говорю?

– Кто-то из Совета? Из Перми?
– придумывал Ильюхин.

– Юровский на такой звонок не пойдет, - вздохнула.

Долго молчали. "Светлых" мыслей не было.

– Да просто все!
–

вдруг сказал Ильюхин.
– Из Чека позвонит Лукоянов, трубку возьмет охранник, Лукоянов скажет: "Здесь Дзержинский! Юровского на связь! Немедленно!" Охранник - вниз, с криком: "Дзержинский! Дзержинский!" А когда Юровский возьмет трубку - там шум, треск, ничего или почти ничего не слышно. Он ничего не заподозрит. А мы успеем. Мы все успеем, товарищ Зоя!

Она встала, подошла, обняла за шею:

– Песенку такую знаешь? "Зоя, Зоя, кому давала стоя..."

Ильюхин покрылся пунцовым цветом.

– Завлекательно. Только щас я опустился в полшестого. Уж извиняйте, товарищ начальник.

Она фыркнула, оттолкнула, он отлетел к стене, с грохотом и треском рассыпалось зеркало, и, сползая спиной по известке, подумал - вдруг даже с некоторым уважением: "Напористая какая... Только неженственная совсем. Красивая, а гипсовая. Фефёла чертова..."

Стукнула входная дверь, и все смолкло.

Стал вспоминать, как говорит Феликс, когда волнуется. Вот! Акцент. Польский акцент! К примеру - так: "Товаржищ Юровски? Тутай Дзержински. Депешу може достаць?" И все! Разве засомневается Юровский? Ни в жизнь!

Как бы сказал командир "Дианы", капитан первого ранга Куртковский, преферанс1 плану сему...

Днем у ДОНа встретил Кудлякова, отвел вниз по переулку, остановились у забора, начал рассказывать о плане спасения. Кудляков слушал с нарастающим интересом, словно ребенок вечернюю сказку.

– Лихо...
– кивнул.
– Только не "достаць" - получить, а "пшиёнць" принять. А так все безупречно. Пока. На словах...

И почему-то заговорил о давней-давней России. Какие победы! Какие художники и писатели!.. Музыканты! А теперь? У рояля - товарищ Войков?

– А несправедливость?!
– задорно выкрикнул Ильюхин.

– А сейчас ее нет?
– усмехнулся Кудляков.

– Но есть надежда!

– И тогда она была... Крепостное право - пало. Бесконечная власть фабрикантов и заводчиков - тоже уменьшилась бы. Ты пойми: всякий хозяин в конечном счете заинтересован, чтобы работник отдавал все, но и получал много - чтобы ненависть не копить. К этому весь мир идет, и мы пришли бы раньше или позже.

– Во! И мы - для того же! Разве нет?

– Эх...
– покачал головой.
– Ты ведь не дурак, а говоришь глупости. То, что делаете вы, - дорога в никуда. Ваши дети и внуки поймут это.

– А... а твои?

– А я сгину, Ильюхин. Такие, как я, - честь истории. И мы погибаем - с надеждой, что нас поймут. Лет через сто... Не огорчайся. План хороший. Что с "перепиской"?

Рассказал о вчерашнем разговоре с царем. Кудляков слушал с таким восторгом, словно воплотились самые заветные его чаяния, сбылась мечта.