Мертвые мухи зла
Шрифт:
Через пять минут она уже вовсю похрапывала, сладко раскинув руки и ноги по единственной ильюхинской простыне.
Была она, конечно, весьма и весьма соблазнительна, но Ильюхин утешил себя философским построением: в голом виде они все зовут и манят, а настоящая красота - она являет себя по-другому. Как - неизвестно, но по-другому. С тем и заснул, подумав, впрочем, что если ей прямо сейчас оторвать голову - одной проблемой станет меньше.
Но рука не поднялась - голая все же, да и странно как-то убивать женщину, которая так упорно тебя домогается.
Когда проснулся в восьмом часу - ее уже не было.
К Открытой шахте ехали знакомой дорогой - полем, лесом, потом - к переезду № 184. Неожиданно легковушка запрыгала по шпалам или бревнам, попросил остановиться, удивленному Кирсте объяснил:
– В прошлые разы этой гати не было.
– Ну и что?
– лениво отозвался надворный советник, - впереди еще одна, и что?
– А то, что все, к чему прикоснулись их руки, надобно бы проверить.
– Эдак мы употеем без толку...
– еще ленивее произнес Кирста.
– В розыске открытия совершаются не озарениями, Ильюхин, а тяжкой работой...
И действительно, в ста саженях лежала еще одна гать. Кирста только глянул усмешливо, но более вбивать гвозди в бедного своего попутчика не стал.
К шахте приехали быстро, здесь уже вовсю копали и складывали находки на белый холст. Было множество пуговиц, пряжек, кнопок, разбитых и простреленных иконок, лежал офицерский ремень с пряжкой, попорченные драгоценные камни и кости - обгорелые, разрубленные и разбитые.
Кирста вгляделся, хмыкнул.
– Это нам подсовывают - мол, разрубили, бедных, на куски и сожгли. А они все до одного - живы! Вы можете поверить, что Ленин их всех убил, а не обменял немцам на продовольствие и прочее?
– Я уверен в этом, - твердо сказал Ильюхин.
– Ленин - он на все способен, вам не понять...
– Прекрасно!
– обрадовался Кирста.
– Вот мы и проверим. То, что их не успели вывезти в совроссию, - это факт. Это - мое убеждение. Вот, агентура доносит, что царицу и девиц видели в Перми. Поедем и разберемся.
Подбежал рабочий, протянул на ладони отрубленный "большой" палец. Кирста в руки не взял, но наклонился, начал разглядывать. Поднял глаза на Ильюхина:
– Вы их видели, всех. Может быть - обратили внимание на их руки? Кому мог принадлежать этот палец?
– Руки видел, ничего не запомнил, - угрюмо сообщил Ильюхин.
– Я пойду, пройдусь...
Хрустел под ногами папоротник, ломко трескались сухие сучья. Чего там... Мертвые все. И она. Она тоже. Солнце Завета. И нет боле ее очей. Нет.
И еще подумал: Зоя. Зачем она здесь? Женщина длинная, мозги мужские, и кто она на самом деле - бог весть. Вон, Кудляков открылся. А эта - ни-ни...
– Это оттого, - прошелестело за спиной, - что ты с ней не переспал...
Оглянулся: он. Собственной персоной. И не призрак вовсе - призраки те просвечивают, а этот плотный, весомый...
– Ты только не подходи...
Те же слова...
– А я хочу знать: ты кажешься или ты - есть?
И шагнул навстречу - резко и твердо.
Никого...
"Я
– подумал тревожно, но откуда-то из-за деревьев всё тот же шелест: "О человеке, которого увидел в театре как бы живым, - молчи. Его тебе показали специально. Но это не тот. Не купец..."
Бросился на голос со всех ног - только низовой ветерок по папоротникам прошелестел едва слышно...
– Кости эти мы проверим, - подошел Кирста.
– Если человеческие - это уже кое-что.
– Говно это, вот что...
– ответил непочтительно.
– А то вы не понимаете: они хоть кого убили и разделали, а кости - принесли. И как вы докажете, что кости эти - ихние?
Кирста молчал, и тогда торжествующе закончил:
– Вот поэтому никто и никогда не узнает, что с ними сделали. Примиритесь...
Кирста отрицательно покачал головой:
– Завтра же мы едем в Пермь. А пока - к преосвященному. Пусть благословит. А то тревожно мне что-то...
Епархиальный архиерей, епископ Григорий не принял. К гостям вышел благочинный - юркий, маленький, с рябым безволосым лицом и глубоко посаженными глазками, они словно прятались в глубинах черепа. Благословив Кирсту и Ильюхина мелким крестом, сел за стол и предложил садиться. Сбивчивую речь надворного советника слушал внимательно, с интересом, но ни единым словом или жестом своего отношения не выразил.
– У вас всё, уважаемые?
– Кажется...
– пожал Кирста плечами.
– Да. Всё.
– Тогда позвольте мне...
– Поправив полы рясы и утвердив "кабинетский" наградной наперсный крест в центре груди, начал вдумчиво, неторопливо словно рассуждал сам с собой: - Вы предлагаете благословить розыск останков бывшей царской семьи... Что ж...
– Пожевал губами.
– С одной стороны - дело богоугодное. Но с другой, другой...
– Встал, подошел к Кирсте, остановился и заглянул тому в глаза, склонившись, долгим проникновенным взором. Николай Второй сам, сам довел себя и подданных своих до крушения и гибели. Так чего же теперь стенать? Но дело даже и не в этом...
– Вернулся к столу, сел, закинул ногу на ногу, отчего стал виден модный ботинок со шнурками. Дело в том, что надолго ли вы, господа? То-то и оно... А церкви жить и сострадать и дальше, при смене власти, понимаете? Вот вернется товарищ Белобородов, а то и сам Троцкий пожалует, и что? Расстрелы, расстрелы... Нет. Церковь не может ввязываться в сомнительное предприятие. Не может.
– Но обретение тел страдальцев сих, - Кирста вдруг заговорил, будто с амвона, - поможет и победу - кто знает - обрести?
– Никто не знает...
– грустно возразил благочинный.
– И оттого зачем? Да и сможете ли вы доказать принадлежность этих тел? Это я выражаю мнение преосвященного. Только смуту в умы внесете и всё. Наука еще не имеет, так сказать, много гитик, понимаете? И оттого вся ваша затея бесполезна и даже вредна.
– Что... Что же делать?
– растерянно спросил Кирста.