Мертвые мухи зла

Рябов Гелий Трофимович

Доехали за несколько минут. Забор уже доламывали, вокруг сновали солдаты и офицеры чехословацкого корпуса. Кирста объяснил: "Здесь хочет поселиться генерал Гайда". Вошли беспрепятственно и сразу же столкнулись с генералом. Через плечо у того висела коробка с маузером, на ремне - большой браунинг в кобуре; Ильюхин, мысленно прыснув в кулак, подумал, что на поясном ремне генерала хорошо бы смотрелись две или три лимонки.

– Опять вы?
– Акцента Ильюхин не заметил, но речь была беглая, непривычная, генерал так и сыпал словами, два адъютанта за спиной командующего

почтительно внимали.
– Какого черта йсче? Здесь теперь мой дом!

– Мы хотели бы осмотреть подвал...
– старательно-безразлично произнес Кирста.
– Мы понимаем - вам втуне чужой земли язык и нравы, и - тем не менее...

Гайда вгляделся, пожал покатыми плечами, сморщил нос.

– Подвал-подвал...
– повторил, словно вдумываясь в смысл этого наипростейшего славянского слова.
– А-а... Да. Идемте. Я туда даже не заглянул. В Чехословацкой республике много своих проблем. Мы ненавидим короны. Мы ведь были под австро-венгерской! А на русскую нам - насрать. По-русски это будет - нагадить, да?

– Наоборот.
– Кирста уже вошел во двор, зашел в следующую дверь и с наслаждением прочитал вслух надпись на стене: - "Царя русского николу за х... сбросили с престолу". А? Господин генерал? Или вот еще: "У Гриши Распутина х... восемь вершков он как на этот х... посадит шуру она засмиётся". Великолепно, правда?

Гайда пожал плечами:

– Разгневанный народ имеет право на всё. И хватит болтать, подполковник...1

Шли знакомыми комнатами, Ильюхин перестал прислушиваться к перепалке Кирсты и Гайды. Словно из тумана появились "латыши" и заговорили на своем непонятном наречии горячо и нервно, столь же нервно собирая свои револьверы, детали которых были разложены на столе. Оружие готовили к бою. Или к убийству. Но ведь это - всего лишь мираж? Но захотелось спросить: "А что, ребята, расстреляли вы семью?"

– Что вы там бормочете...
– раздраженно заметил Кирста. Сосредоточьтесь. Это - здесь?

И, выплывая из сна, увидел Ильюхин стену в полосатых обоях, дырки от пуль - тут невозможно было ошибиться - именно от пуль - на разном расстоянии и от пола и от боковых стен, и тщательно замытые расплывы бурого цвета на дощатом полу.

Кровь...

Гайда стоял с открытым ртом и медленно поворачивал голову то вправо, то влево.

– Н-да...
– только и произнес.
– Однако...

– Значит ли все это, - сказал Кирста, - что семью убили? Причем именно здесь?

– Я тоже задаю себе этот вопрос...
– ответил Ильюхин.

Гайда читал на стене какую-то надпись.

– Допустим, следы крови мы исследуем. И допустим, эта кровь принадлежит человеку. И что? А если кого-то где-то убили и его кровью измазали пол и стены? Большевики мастера на такие штучки. Они - партия провокаторов и изуверов. А?
– Кирста словно лекцию читал.

– И я того же мнения, - согласился Ильюхин.
– Дырки от пуль ничего не доказывают...

– А надпись?
– вступил Гайда. Похоже было, что антураж этой странной комнаты его беспокоил и задел.
– Вот: "в эту самую ночь рабы убили царя". Это по-немецки и, кажется, это

из Гейне, я не люблю этого слюнтяя. И что же?

– Надпись можно было сделать в обеспечение вранья, - сказал Ильюхин.

– И тогда, - подхватил Гайда, - те, в мешках, кого выводили отсюда в ночь на 17 июля, вполне могли быть членами царской семьи!

– Или еще одним маневром для запудривания мозгов...
– убито произнес Ильюхин.
– Задача наша: либо трупы найти и подтвердить, что это - они. Либо... Найти живых....

– Ну-у...
– протянул Гайда.
– А что эти трупы докажут? Ну одиннадцать человек. Необходимое число мужчин и женщин. И возраст, предположим, сойдется. Но ведь лиц - нет, сгнили. А одежду любую, даже подлинную, можно надеть на кого угодно!
– Гайда был явно горд своими аналитическими способностями.

– Это верно...
– вздохнул Кирста.
– Мы еще долго не научимся определять по костям принадлежность оных конкретным лицам.

– А когда научимся - найдутся иные доводы...
– кивнул Гайда.
– Если общество не желает верить - оно и не поверит. Хоть вы ему фильму покажите...

Что он имел в виду под "фильмой" - Ильюхин не понял, но догадался: доказать ничего нельзя. Пустое дело. И правы были организаторы этого убийства: после них - хоть что, хоть кто. У пролетариата мозги выворотные. А у его партии - и вдвое. Так что потомкам как бы и не светит...

– Завтра поедем в урочище...
– сказал Гайда.
– Вы, Ильюхин, можете отдохнуть...

Поселился в старой своей квартире - Татьяниной. Нахлынули воспоминания, о знойной любви - в том числе, но сразу же поймал себя на мысли, что ныне - ну, ничегошеньки не надобно. Хоть кто, хоть откуда. О Марии даже и мыслей подобных не было, а все остальные...

Э-э, плевать.

Ночью разбудил стук в окно. Подошел, отодвинул грязную занавесочку, в нечистом сумраке расплывалась бесформенная фигура. Не задумываясь, открыл, ввалилось нечто непонятное, в рваном пальто в пол и такой же шляпе со страусиным пером.

– Чего надо?
– рявкнул.
– Ты - кто?

Сняла шляпу, подняла лицо. Зоя-Зоя-Зоя... Она.

Номер. Цирковой. А ведь серьезно работают, не откажешь.

– Ну?
– спросила весело.
– Один? Вижу, что один. Дай поесть, умыться сообрази, а потом мы с тобой залезем у койку и совершим нечто не поддающееся человеческому опыту. А?
– И заметив его злобно-ошалелый глаз, добавила: - Шучу.

Умыться "сообразил" - нагрел на плите таз воды, еда тоже была; когда довольная Зоя вытерла губы чистым платком, спросил, не скрывая раздражения:

– С чем пожаловала?

– Доложи - что и как. Кирста, член суда Сергеев, прочие истцы по делу. Важна любая мелочь, любая деталь.

Долго пересказывал, и в общем, и в деталях, наконец подытожил:

– Они склоняются к тому, что вы все сделали мастерски и сути дела теперь не обнаружить.

– В урочище, у шахты были?

– Завтра.

– Тогда я - спать. Если нагрянут - скажешь: "Снял оную на вокзале, потому - взыграла плоть". Документы у меня в порядке. После поездки расскажешь...