Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Но ведь стекло, наверное, было не совсем чистым?
– подозрительно осведомился Кирста.
– Далее: перед вами еще и прихожая была, так? Потом открытая дверь той самой комнаты?
– Прежде как начать - дверь закрыли, лукавить не стану.
– Их провели мимо вас, когда вы стояли у окна? Или когда вы подошли к окошку в саду - они уже рассаживались на стулья?
– Так точно. Императрица еще капризничала, а товар... А Юровский ее осаживал. Ну... Издаля - они. А так - что хотите, то
Когда арестованного увели, Кирста задумчиво взглянул на Ильюхина:
– Что скажешь?
– Он правду говорит. Но его показания - в смысле горькой правды полушка цены.
– Здесь ты прав...
– Сузил глаза: - Мне докладывают, что у тебя постоянно ночует какая-то баба? Кто она?
– Не беспокойтесь... Я ведь терпел долго. А когда затвердело так, что на крик, - взял первую попавшуюся на вокзале. Пока у меня. Может, я женюсь?
– Тьфу!
– не выдержал Кирста, - ты еще и циник, Ильюхин. Ладно, иди, досыпай...
Зоя встретила подозрительно, но, выслушав рассказ, успокоилась, сказала, кривя ртом:
– Я этого Медведева раскусила сразу. И много раз говорила Юровскому: убери его. Но у Якова был свой взгляд... Ладно. Уйдем в ночь. Патрули, конечно, но я изучила - где и как они предпочитают дефилировать...
– Как?
– не удержался Ильюхин.
– Что за слово такое?
– Ходить, - объяснила.
– Когда молодая республика Советов пошлет тебя в университет - там тебе расскажут остальное.
Ушли перед рассветом. В последний раз оглянулся Ильюхин на Татьянин дом, вспомнил равнодушно, как дернулась ее голова после удара, сплюнул под ноги, растер и улыбнулся Зое:
– Отряхаю прах с ног своих, сестра ненаглядная. Пойдем медленно и станем петь псалмы. Ну, хоть этот...
– И затянул дурным голосом: - "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалище губитель не седе. Но в законе Господни воля его..."
Покрутила пальцем у виска:
– Ты, наверное, у попа первым учеником был?
– Угадала...
На вокзал не пошли - там и патрули, да и кто знает этого Кирсту: ему взбрендит проверить, а Ильюхин - тю-тю...
Двинулись в сторону Верх-Нейвинской - поезда и там проходят, а если удастся добраться до Перми - там подполье, свои, пересидим как не то, а может, и переправят безопасно, навстречу Красной армии. Правда, далеко до нее пока...
Но когда благополучно сели в полупустой вагон, поняли: никто и не думает искать, никаких патрулей нет и в помине, и когда поутру вполз состав на насыпь и открылся внизу знакомый вид - спросил Зою:
– У тебя ход в подполье прямой или щупать надо, искать?
– Я не Дзержинский, - отмахнулась.
– Всего не знаю... Но - найдем. Если надо.
–
И рассказал о домике на взгорке, в мотовилихинской низине. Когда Зоя услыхала, что попадет в дом Федора Лукоянова, - смутилась:
– А нас примут? Опасно ведь...
– Там сестра его, он меня с нею познакомил еще в прошлые счастливые времена...
– И, вздохнув, закатил глаза.
– Не балагань!
– разозлилась.
– Поехали.
...К домику поднялся первым, Вера возилась на кухне и, увидев гостя, обрадовалась.
– Вы? Вот, нечаянная радость... А друг ваш где?
– В Екатеринбурге остался. Вот что...
И кратко объяснил - с кем, откуда и куда. Вера слушала с интересом и чему-то улыбалась - своему, бабьему, должно быть. Но эта ее невнятная улыбка Ильюхину не понравилась.
Позвал Зою, женщины обменялись проникновенно-изучающими взглядами, и понял Ильюхин, что отныне станет он ходить по острию бритвы "золлинген"...
Но вечер и ночь прошли на удивление спокойно, а поутру Зоя, выпив наскоро чаю, отправилась в город. Объяснила:
– Я - на поиски наших. Здесь кокнули Михаила, царева брата, и его слуг. Если кокнули - значит, кто-то и остался. Я найду. И эти наши товарищи переправят нас дальше.
Хотел возразить - а зачем переправляться? Лучше пересидеть, дождаться своих, но... Это наверняка бы не понравилось суровой Зое, и потому решил промолчать.
Чай допили вдвоем с хозяйкой; вымыв посуду, она подошла к зеркалу, мазнула по губам и подвела брови. Вернулась с нехорошей улыбкой.
– Ты с ней спишь?
– С чего ты взяла?
– Я видела, как она на тебя смотрит... Ладно. Пока - раздевайся. И я стану...
Откинула одеяло, сняла юбку, мгновенно распустила волосы. Была она ничего - в голом виде. Похуже Зои, - но ничего. Особенно хорош был зад: в меру большой, в меру плотный, а главное, чудовищно привлекательный. Ильюхин даже глаза зажмурил. И, словно уловив сокровенные его мысли, она широко расставила ноги, согнулась и оперлась о кровать.
– Давай...
– произнесла задушевно.
Несколько мгновений он вглядывался и вдруг ощутил такое непреодолимое желание, что потемнело в глазах. Уже готов был броситься на нее, аки тигр, но вдруг в ушах зазвучали знакомые слова: "Верю в солнце Завета... Вижу... очи... твои..."
– Ты чего там бормочешь?
– оглянулась, посмотрела из-за плеча.
– Ничего. Я не могу. Извини...
– Не можешь...
– Поднялась, уперла сжатые кулаки в бока.
– Не можешь. Почему, позволь огорчиться?
– Другая осталась...
– сказал негромко, она наткнулась на его прозрачный взгляд, словно на стену, и застонала.