Мертвые мухи зла
Шрифт:
Колеса тяжело выстукивали на стыках, за окном проплывали изрядно уже подзабытые сосновые леса. И - пусто в душе и в сердце. Всё растрачено, всё продано во имя и для. Кого? А черт его теперь знает...
В родной бывший город приехали на ночь глядя двое в цивильном, по лицам и не поймешь, то ли из полиции, то ли от заводского начальства, встретили по-деловому, сразу же отвезли во дворец Демидова, здесь был накрыт стол и приготовлены две кровати с чистым бельем. Есть хотелось очень-очень, без стеснения проглотили по двести мелких
– Завтра, значит, часов в восемь и отправимся...
Поутру обнаружили и таз с кувшином, и теплую воду в оном, и полотенца вафельные неописуемой белизны. И завтрак был ничего: икорка, белый хлеб, рыбка копченая и по куску свинины жареной. Когда закончили, Ильюхин оглядел помещение и грустно сказал:
– Знаете, Александр Федорович, я ведь о таком и мечтать не смел...
– Вот!
– Кирста поднял палец к потолку.
– А кто тебе это дал? Не твоя вшивая, рабоче-крестьянская... Ну, и то-то...
К Лысой горе приехали быстро, родную улицу Ильюхин попросил миновать: чего там... И дом, поди, сгнил, и тополя нет в помине, чего же лишний раз огорчаться...
Кладбище справа было побогаче, здесь торчали каменные кресты и тяжелые надгробия. Слева почивала нищета. Двинулись направо. Но прежде чем войти в ворота, оглянулся Ильюхин. Далеко-далеко видны были леса, сменяющие друг друга, высоко плыли похожие на паровозный дым облака, и одинокая сосна со своим красноватым стволом темнела всё так же... Как и двадцать лет тому назад.
Вслед за рабочими подошли к невзрачному холмику, на нем не было ни столбика, ни крестика - ничего. Кирста оглянулся на свидетеля.
– Здесь похоронили?
– Так точно. Сам видел всё. От и до.
– Начинайте.
Безразлично смотрел, как выкидывают лопаты податливую, еще не успевшую слежаться землю, как яма становится всё глубже и глубже, и, когда наконец показался грязноватый край белого платья, - не удивился, не вздрогнул, потому что кто-то не то в сердце, не то в голове произнес отчетливо: "Не бойся. Это не она".
Тело подняли и положили рядом с ямой. Тление уже тронуло и лицо и руки - грубоватые, рабочие руки. Кирста с недоумением взглянул на Ильюхина, похоже - всё понял.
– Нет, - сказал Ильюхин.
– Не она.
– Да ведь большевики просто орали вслух, что это она!
– закричал свидетель.
– Я вон в тех кустах сидел и все видел! И слышал! Я пришел спокойно бутылку опростать, дома не велят...
– Поехали...
– Кирста отправился к дрожкам.
...На обратном пути, в купе, он неожиданно рассмеялся:
– А знаешь, Ильюхин, я начинаю тебе не то чтобы верить - я тебе безусловно верю. Я начинаю думать, что ты прав, увы...
Когда вернулся в скорбное свое жилище, увидел на кровати Зою. Она сидела и молча смотрела в потолок. Заметив Ильюхина, сказала сурово:
– Собирайся. Миссия твоя
– А пройдем ли?
– спросил с сомнением.
– Ладно. Зачем я там понадобился?
– Тебе объяснят...
– сказала безразличным голосом, и понял Ильюхин, что ничего хорошего в столице его не ждет.
"Может, кокнуть ее и... рвануть когти? Хоть к чертовой матери на рога?" - пронеслось в голове, и вдруг почувствовал, что она читает его мысли.
– Пустое, братишка...
– лениво ковырнула спичкой в зубе. Наипустейшее, скажу я тебе. Может, советвласть ничего путного пока и не сделала, но одно она сделала выше всего остального мира: она создала нас, ВЧК... Ну, прокантуешься год-другой-третий, и что? А ничего. Найдут. Об этом помни. Все же сейчас шанс у тебя есть. Поспим? В смысле - с тобой?
– Забудь.
– Взял подушку, направился в сени.
– А зря. Другого случая может и не быть, - сказала ему в спину.
Оглянулся.
– Знаешь, Зоя, бабы бывают, которые - да! А ты, которая - нет. Уж извини.
И закрыл дверь.
Спал тяжело, душно, сны одолевали, тяжкие и безысходные. То товарищ Войков, улыбаясь мертвецки, протягивал кусок пирога с яблоками и заливался смехом, то Юровский, стоя в углу своего кабинета в "Американской", мочился на пол и внятно объяснял при этом, что мочеиспускание - в тот момент, когда очень хочется, - наипервейшее дело и обязанность члена РКП(б). Проснулся от стука в окно. Зоя взлетела к потолку с револьвером в руках.
– Живой я им не дамся.
– Да кому ты нужна, - отозвался скучным голосом; всё же поднадоело оно изрядно, это ладно скроенное тело, от таких баб - в главном деле - одно только огорчение...
– Кто?
– спросил, приоткрывая форточку.
– Александр Федорович требуют вас незамедлительно к себе!
– донеслось с улицы.
Посмотрел на Зою.
– Спите спокойно, дорогой товарищ. Вернусь - обсудим.
– И, мгновенно одевшись, закрыл за собою дверь. И вдруг улыбнулся странной мысли: "Александр Федорович совпадает с Керенским, а также... и с императрицей. Замкнутый круг получается..."
Кирста был краток: задержан и помещен в камеру Ивановской тюрьмы начальник караула Медведев. Явился он сам. С раскаянием. Тем интереснее услышать его мнение: живы или нет.
...Увидев Ильюхина, Медведев расцвел улыбкой и, показывая в сторону бывшего сотоварища обеими руками, сказал с издевкой:
– Я, ваше благородие, этого овоща всегда подозревал. Он так и норовил к вам сдуться... что, Ильюхин, сбылось? А ты не дурак... Я вот позднее тебя прозрел и даже в Перми, когда велено было перед ихними войсками мост рвануть - не сделал етого... А почему? Совесть замучила. Я вам, ваше благородие, просто скажу: они все убиты. Убиты, и всё. Я у окна стоял и все видел собственными глазами.