Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей
Шрифт:
Спрос, как известно, рождает предложение. В 1932 г. в газетах и журналах писали не только о Дарвине. Большую известность к тому времени приобрел украинский агроном Трофим Лысенко, которого советская пресса воспевала как автора невиданных открытий в сельскохозяйственной науке.
Об истории успеха этого человека, его стремительном восхождении на самый верх советской научной иерархии и черной роли в разгроме советской биологии написаны сотни книг и статей. Опубликованы многочисленные архивные документы и мемуары очевидцев и участников тех событий. Если представить научную карьеру Лысенко в максимально сжатой форме, то она будет выглядеть примерно так.
Выходец из бедной крестьянской семьи, мало учившийся и сумевший получить лишь заочное агрономическое образование, Лысенко в конце 1920-х гг. занимал скромную должность селекционера провинциальной опытно-полевой станции в Гяндже (Азербайджан). Там он ставил опыты по физиологии растений, которые, по его утверждению, легли в основу принципиально новой теории – теории стадийного развития растений. Суть ее в том, что развитие растительного организма складывается из нескольких последовательных
О провинциальном агрономе заговорили в столицах. Интерес к его ранним работам проявил сам академик Н. И. Вавилов – признанный лидер нашей сельскохозяйственной генетики, который на первых порах оказал Лысенко весомую поддержку. А для журналистов центральных изданий «босоногий профессор Лысенко» был сущей находкой. Он идеально подходил советским СМИ, всюду искавшим героев нового времени. Человек из народа, «университетов не кончавший», Лысенко готов был утереть нос ученым старой, дореволюционной выучки, занимавшимся изучением всякой «ерунды», вроде мушки дрозофилы, а не пшеницы и крупного рогатого скота, столь необходимых стране. Лысенко быстро нашел взаимопонимание и с партийными чиновниками. Не знавший ни одного иностранного языка, он прекрасно овладел советским «новоязом», научился произносить зажигательные речи, пронизанные идеологически выдержанной риторикой. И везде, где нужно, ссылался на труды «классиков марксизма» и клялся в верности Коммунистической партии.
Обещания, которые давал Лысенко, были основаны на глубокой вере в то, что среда обитания является главным фактором эволюции. Для нее животные и растения что комок глины в руках гончара, лепящего из него что он захочет или что ему закажут. Историк генетики В. В. Бабков определяет суть учения Трофима Лысенко как «возможность переделки природы животных и растений в направлении и масштабах, угодных начальству» {313} . Это был чистейшей воды неоламаркизм, с которым мы уже встречались, исследуя эпоху «затмения дарвинизма». Рассуждая о природе наследственности, Лысенко рубил сплеча и очень просто решал труднейшие вопросы генетики. Он считал, что гены, мутации, наследственное вещество на самом деле не существуют, это все выдумка «буржуазных ученых», помешанных на своих дрозофилах. В 1950-е гг. для таких вот никчемных генетиков была придумана особая кличка – «мухолюбы-человеконенавистники». Но это будет потом. А пока, в первой половине 1930-х, Лысенко только начинает свой путь наверх. Ссылаясь на Маркса, Энгельса и Дарвина, он использует талант саморекламы (а способность к убеждению у него была изумительная), чтобы обещать, обещать и обещать советскому руководству перспективу невиданного подъема сельского хозяйства. В том, естественно, случае, если по всей стране будут введены в практику его «рекомендации».
313
Бабков В. В. Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало медицинской генетики. С. 543. Курсив автора.
Рис. 7.1. Слева – фрагмент газеты «Правда» от 1 мая 1937 г., в которой Трофим Лысенко был объявлен продолжателем дела Дарвина. Автор заметки, академик Вильямс, писал, что учение Лысенко «победит, ибо оно правильное, диалектическое, историческое и революционное». Справа – молодой агроном Лысенко в 1935 г. Библиотека имени Н. А. Некрасова; архив СПбФ ИИЕТ РАН
Невзирая на критику со стороны профессиональных генетиков и даже сопротивление ряда партийных руководителей, почуявших в Лысенко проходимца и шарлатана, «народный академик» (так его стали именовать журналисты), как бульдозер, расчищал себе путь. Он избавлялся от противников и конкурентов всеми доступными средствами, не гнушаясь и политическими обвинениями, которые высказывал публично. В 1940 г. академик Николай Вавилов, ставший к тому времени главным научным оппонентом Лысенко, был арестован за «шпионаж», «вредительство» и «участие в террористических организациях». Через несколько лет он умер от голода в тюрьме города Саратова. Несколько его учеников и сотрудников, видных генетиков, были расстреляны. Окончательно Лысенко утвердился во власти в августе 1948 г. Его учение было официально признано единственно правильным, а все несогласные обрекались на «научную смерть», увольнение с работы и запрет на проведение исследований по своей тематике. Каждая новая теория «народного академика» с ходу объявлялась крупнейшим вкладом в биологию, вносилась в учебники, восхвалялась в журналах и газетах. Началось краткое, но богатое событиями пятилетие монопольного владычества Лысенко в советской биологии.
Многие историки, изучающие лысенковщину, искренне удивляются, как в середине ХХ в. в не самой невежественной стране мира с богатыми научными традициями мог захватить такую власть человек откровенно малообразованный
Советское государство официально позиционировало себя как самое передовое, самое справедливое и самое «научное» в мире общество, на которое должны равняться все остальные. Все в нем самое лучшее и прогрессивное: и экономика, и искусство, и люди, и наука. Хотя Дарвина у нас возвеличивали на самом высоком уровне, однако ни на минуту не забывали, что он был слегка «не наш»: богатей, частный собственник, житель капиталистической страны, к тому же давней геополитической соперницы России. И – о ужас! – Дарвин не знал философии марксизма, хотя мог бы, так как переписывался с Марксом и даже имел возможность лично общаться с ним в Лондоне. Одним словом, стране не помешал бы свой «советский Дарвин», выходец из народа, практически человек «от сохи», который бы не просто встал вровень со своим английским прототипом, но был бы лучше, глубже, правильнее и прогрессивнее его. Такой социальный заказ оформился примерно к 1935 г., когда поняли, что скорую мировую революцию ожидать не приходится и нужно созидать «социализм в отдельно взятой стране». Государственная политика резко изменилась, СССР стали противопоставлять всему остальному буржуазному миру, обреченному на окончательное загнивание и скорую погибель. Появилось понятие о «советском патриотизме», трактовавшемся очень широко (например, для ученых считалось «непатриотичным» публиковать свои статьи в зарубежных журналах, особенно в немецких, признанных «фашистскими»).
Однако в те годы Лысенко еще не подходил на роль национального биологического гения. Слишком молод, теоретически не подкован, не имеет большого авторитета в научном сообществе. В поисках подходящего кандидата обратились к фигуре Ивана Мичурина, скромного провинциального садовода из Тамбовской области, в течение многих лет с энтузиазмом занимавшегося выведением новых пород плодовых и ягодных культур. Мичурин скончался в 1935 г. и не мог возражать, когда из него стали лепить «социалистического Дарвина». Не очень мастеровитый в написании длинных и гладких по стилю теоретических текстов, Лысенко заручился поддержкой философа Исая Презента. Он и принялся создавать философскую «базу» для нового учения, параллельно продвигая свою научно-административную карьеру.
Усилиями тандема Лысенко – Презент на свет явился новый облик Ивана Мичурина, из которого сделали величайшего отечественного биолога-самородка, основателя новой «мичуринской биологии» – самой правильной, передовой и практически полезной. Дарвин, утверждал Презент, был, конечно, великий ученый, но наш Мичурин заткнул его за пояс. Ведь Дарвин мог только объяснять природные явления, а Мичурин открыл «законы» управления наследственностью, способные обеспечить тотальную «переделку природы» для нужд социалистической промышленности и сельского хозяйства. За ширмой «мичуринской биологии» прятались идеи самого Лысенко, включая отрицание роли генов и хромосом в наследственности. Используя птичий язык нашего времени, можно сказать, что Лысенко и его соратники создали из Мичурина новый «бренд», помогавший им не только завоевывать все новые научные позиции, но и выполнять актуальный социальный заказ, изображая Россию родиной – нет, не слонов, а величайшего реформатора биологии {314} .
314
Кем же был Иван Мичурин на самом деле? Он посвятил свою жизнь «делу создания новых плодовых и ягодных растений с одной лишь целью – расширить ассортимент садов средней полосы нашей страны и продвинуть к северу прекрасные южные сорта яблонь, груш, персиков, абрикосов, слив и различных ягод» (Алиханян С. И. И. В. Мичурин – крупнейший оригинатор (к 125-летию со дня рождения) // Вопросы истории естествознания и техники. 1980. № 4. С. 48). Не обладая большими ресурсами и не владея мощными методами селекции, Мичурин не мог выводить долговечные и устойчивые сорта. По подсчетам С. Алиханяна, всего Мичурин создал около 300 новых сортов плодовых и ягодных культур, из которых к 1979 г. сохранилось всего около 30. Часть была просто потеряна, а часть оказалась генетически неустойчивой. Эти сорта «погибали постепенно от неподходящих климатических условий, вырождались и расщеплялись» (там же. С. 42). Мичурина можно назвать увлеченным и честным тружеником, работавшим в одиночку в трудных условиях провинциального российского города. Но он не был ни профессиональным биологом, ни знатоком генетики и уж тем более не делал тех величайших теоретических открытий, которые ему приписали лысенковцы.
Рис. 7.2. Иван Мичурин – скромный провинциальный садовод-энтузиаст, после смерти официально объявленный великим революционером в биологии, не уступающим по значению Чарльзу Дарвину. Архив Всероссийского научно-исследовательского института генетики и селекции плодовых растений имени И. В. Мичурина
Было время, когда из каждого советского утюга раздавался призыв, авторство которого приписывалось Мичурину: «Мы не можем ждать милостей от природы! Взять их у нее – наша задача». Сегодня эти слова воспринимаются как приглашение к экологическому самоубийству. Но в те годы все выглядело иначе. Не просто описывать и объяснять природные явления, а научиться управлять ими – вот что требовалось от ученых и практиков земледелия. Природа рассматривалась как пассивный сырой материал, притом не очень высокого качества, который следует улучшать, переделывать, овладевать им. В своем пафосе массированной переделки живой природы Лысенко и его сторонники были не одиноки.