Мертвый остров
Шрифт:
Мужик ушел ободренный. Следующий ходатай был из деревни Поповские Юрты. Он просил отселить куда-нибудь соседа.
– Чем же тебе сосед не угодил? – спросил Лыков.
– А к бабе моей лезет! Я в поле уйду, а оне там… мать иху так!
– Поддается баба?
– Поддается, ваше высокоблагородие!
– Так, может, тебе ее заменить, а не соседа?
Поселенец даже рассмеялся:
– Где ж я на Сахалине другую-то сыщу? Их така нехватка! Нет уж, дайте милость соседа сменить, а бабу я не отдам.
Лыков написал на прошении: «Переселить взамен из дальней деревни, выбрав кого постарше». Ходатай ушел очень довольный.
Следующий, каторжный
Опять пришлось спрашивать Фельдмана. Оказалось, что записка имеет установленную форму: «Продать подателю сего бутылку водки». И подпись. Водку на острове можно купить только свободному человеку и только в лавке колониального фонда. А пить хочется всем. Собственно бутылка стоит рубль двадцать пять копеек, но еще нужна записка. Поэтому цидульки стали своего рода сахалинскими ценными бумагами. Они обращаются в среде каторжных и поселенцев и имеют свои котировки. В Корсаковске цена «водочного векселя» доходит до трех рублей, а в Александровске, где чиновников больше, – всего полтинник.
Уяснив, в чем дело, Алексей немедленно вызвал письмоводителя. Пришел поляк с бегающими глазами и странной фамилией Мордухай-Плавский. Он все отрицал и вел себя по отношению к каторжному высокомерно. В надворном советнике пробудился сыщик. Он поместил поляка под надзор, а сам велел привести его денщика. Тот явился и все подтвердил. Да, стол и шкап заказывали вот этому человеку. Да, договаривались при этом об записке. Не деньги же ему платить! Лыков рассердился. Пороть горячку было нельзя. Грамотные люди в городе наперечет. Но так врать в лицо начальнику округа… Фельдман и тут выручил. Мордухай-Плавский действительно служит в полицейском управлении. Подшивает бумажки… Ленив и неаккуратен. Берет взятки. Держится потому лишь, что не запивает, как русские. Ну и образование какое-никакое: варшавская гимназия. Сюда попал за мошенничество, отбыл наказание и поступил служить по вольному найму. Заменить стервеца? Запросто. Давно ищет места вышедший в крестьяне из ссыльных Пахом Ведров. В прошлом волостной писарь, хорошо грамотный. Отбыл каторгу за кражу с поранением. Хлебнул лиха и теперь честный человек.
Так они и порешили. Лыков вызвал Мордухая и велел ему идти на все четыре стороны. За обман начальства и лихоимство. Поляк сначала не поверил своим ушам. Уволить за то, что не дал каторжной роже бутылку водки? Экий пустяк, здесь такое и за происшествие не считается! Но окружной начальник его слушать не стал и выгнал вон. Приказав немедля очистить казенную комнату для сменщика. А пострадавшему столяру Лыков лично накатал записку сразу на две бутылки: одну за стол и вторую за шкап.
Надворный советник провозился с челобитчиками до завтрака. Он узнал много нового о сахалинских порядках, чего не видно из высоких канцелярий. Голова с непривычки шла кругом. Перекусив в обществе секретаря, он недолго передохнул. На сегодня еще оставалось два важных дела. Лыков собирался осмотреть тюрьму. Если барон Витька прав и отсюда тоже кого-то нацелили в Японию, то кого? Ясно, что высший сорт. Видных «иванов», а не базарных воров-халамидников. Кроме того, пора было встретиться с японским консулом. Начать сыщик решил с тюрьмы. Ванька Пан с запиской полетел к смотрителю. Обождав полчаса, Алексей вышел на плац. Словно бы там появился государь! Все поснимали шапки, дети прыснули в подворотни. Спешенные казаки встали по бокам, Фельдман пристроился сзади,
Корсаковская тюрьма стоит на срезанной вершине горы. Большой двор со всех сторон обрамлен служебными постройками. Поражал наружный вид узилища. Справа его фланкировала круглая башня, украшенная наверху кокетливыми зубцами. Ее будто перенесли из средневекового замка, только сработали из лиственницы… На плацу приткнулась небольшая часовня. А с покатого к морю двора открывался удивительный вид на залив Анива, на два его мыса, на горизонт вдали. Каково арестантам, особенно кандальным, ежедневно смотреть на это? Поверх тюремного забора… Злая издевка строителей должна была очень угнетать бесправных людей.
Другим отличием здешней тюрьмы оказался ее строгий режим. Такого понятия, как вольная команда, тут не было. Все каторжные, даже исправляющиеся, обязаны были ночевать под караулом. Случаи проживания на квартирах носили исключительный характер и распространялись лишь на прислугу начальства. Возможно, поэтому вид у корсаковцев был какой-то пришибленный. Шапки сдергивали с головы не за двадцать шагов, а чуть не за пятьдесят. Народ жался к заборам и норовил не попадаться на глаза.
Смотритель Шелькинг уже поджидал начальство в воротах тюрьмы. Его свиту составляли красномордый Акула-Кулак и щуплый Пагануцци. Последний был с докторским саквояжем, будто собрался на обход.
Первое, что неприятно удивило Лыкова внутри, – это антисанитария. В бараках стояло зловоние от отхожего места. Во всех тюрьмах дурной воздух, но здесь было особенно удушливо.
Еще надворный советник обратил внимание на то, что в отделении очень уж людно. Рабочий день, а казарма полна!
– Почему арестанты не на работах? – спросил Лыков у смотрителя. Тот сразу же перевел стрелку на доктора.
– Это пусть Пагануцци объясняет! Он у нас добренький, вот и развел дармоедов…
– Владимир Сальваторович, это правда? Все наличные здесь люди больны? И не могут работать?
Пагануцци захлопал красивыми длинными ресницами:
– Да, господин начальник округа. Питание однообразное, уроки большие… Но если считаете необходимым ужесточить меры, то с моей стороны не будет препятствий!
Лыков даже остановился.
– Вы предлагаете мне самому ставить диагнозы?
– Нет, но… когда требуется подтянуть… сочту своим долгом, так сказать… содействовать, так сказать…
Поймав неприязненный взгляд надворного советника, доктор окончательно запутался в словах и замолчал.
– Я считаю вашим долгом, доктор, надлежащее исполнение своих обязанностей. Своих! А не моих.
Эскулап решил было приободриться, но не успел. Лыков спросил:
– А почему тут так грязно?
– Так ведь тюрьма! – искренне поразился Пагануцци. – Не санатория! Чтобы было чисто, надо казарму сделать из мрамора, а нары – из цинка. И ежедневно мыть полы и стены раствором сулемы. Только так возможно истребить грязь и нечистоты.
– А почему у Ливина в Рыковской тюрьме много чище? А там тоже нет ни мрамора, ни цинка! Ну? Этот вопрос и к вам относится, Виктор Васильевич!
Лицо «майора» быстро налилось кровью.
– Не могу ответить, господин начальник округа. Однако смею заметить, что ранее я никогда не получал подобных упреков!
– Теперь получили, – жестко осадил смотрителя Алексей. – Вы мне на то, что было ранее, не ссылайтесь. Я пикирован тем, что увидел. Приказываю вам с доктором Пагануцци на следующей неделе отправиться в Рыковское. За опытом по наведению чистоты.