Мертвый остров
Шрифт:
– Я и говорю: чертова земля!
Пока Лыков с казаками отдыхали, поселенец натаскал из реки топляка, разжег костер и подвесил котел с водой. А потом исчез. Лыков лежал на бурке и лениво рассуждал: убежал дядька или ловит рыбу? Скорее, второе… Идти проверять не хотелось. Через полчаса Нуянзин вернулся и принес пять крупных необычных рыбин: темная спина, черные пятна по бокам, тупорылая голова и короткий прямой хвост. Добыча уже была почищена и выпотрошена и тут же отправилась в котел.
– Это кто? – спросили казаки.
– Сима. Вкусная! Еще кунжа есть с красноперкой, да я их не брал.
Шустрый поселенец притащил и несколько больших кусков угля, подобранных в реке. Уголь быстро разгорелся и дал много тепла. Видимо, где-то в верховьях Лютога шла сквозь пласт.
Когда
Они нашли заимку уже в сумерках. Вскрыли консервы – горох с говядиной, запили их тем же спиртом и уснули как убитые. Ночью Алексей проснулся от шума. Под окном, затянутым рогожей, кто-то ходил и сопел. С другой стороны дома, на коновязи, ржали и бились лошади. Невидимый в темноте Нуянзин щелкнул затвором винтовки.
– Ведмедь пришел, ваше высокоблагородие! Завсегда он меня здеся караулит, зараза!
Лыков, не вставая, вынул «веблей», взвел и дважды выстрелил в окно. Раздался рев и треск ломаемых сучьев. Казаки вскочили.
– А? Чево?
– Медведя шугаем, – пояснил им надворный советник. – Завтра, когда пойдем, смотрите внимательно под ноги. Небось все кусты засрал.
Казаки побежали с факелами проверять лошадей. Те были целы, но очень напуганы. Пришлось посменно дежурить возле них. К счастью, медведь больше не появился, и остаток ночи прошел спокойно.
Утром Нуянзин сварил перловую кашу, в которую вывалил три жестянки баранины. Лыков выдал чайное довольствие. После сытного завтрака с крепким чаем путники продолжили поход. Мышцы у Алексея болели, но он был полон энергии. Между тем идти становилось все труднее. Лианы опутали тайгу, словно паутина. Незнакомые кусты, в сажень высотой, стояли будто редуты. Поселенец называл их сыщику:
– Это белокопытник. Лечебный, бают… Его лопухами заместо одеяла накрываться можно. А это горец. А тута, вашескородие, лимонник. От него листья и ягоды ежели заварить, любую усталость сымает!
Лыков съел на пробу горсть листьев, но прилива сил не почувствовал. Хотелось застрелиться. Зря он не поехал в обход через Косунай…
Второй день дался всем особенно трудно. Люди шли будто пьяные. Топоры то и дело приходилось подтачивать. Казак Ванин чуть не отрубил себе пальцы левой руки – так сомлел. Хуже всего оказался бамбук. Молодые стебли его поддавались даже шашкам, но старые едва брал топор. Каждый вершок нужно было вырубать, словно туннель в скале. А в гору лезть на карачках, да еще и тащить за собой лошадей. Те совсем свихнулись и норовили вырваться и убежать.
Несколько раз Лыков был близок к отчаянию. Вернуться? Но они уже ушли далеко, жаль потраченных сил. Сыщик отхлебывал из фляги и немного приходил в себя. Вдруг в одном месте лошади сначала замерли, а потом стали пятиться назад. Лыков сорвал с плеча винтовку. Совсем близко, саженях в десяти, слышалось фырканье. Сыщик пальнул вверх, чтобы не попасть, а напугать. Крупный медведь заревел и кинулся прочь, прямо сквозь тайгу.
Рубка бамбука продолжилась. Иногда путникам попадались горелые места, и там, казалось, легче будет пробираться. Но именно гари в первую очередь заселяют коломикта и «чертово дерево» [60] . Многочисленные шипы последнего рвали одежду и доводили лошадей до исступления. Приходилось опять сворачивать в чащу. Дважды натыкались на звериные тропы. Но они шли с запада на восток, пересекая курс. А путникам надо было на север. Неожиданно Алексей увидел в створе между деревьями низкую быструю тень. Он успел изготовиться – и попал. Так на обед у них оказался двухлетний самец кабарги. Усталые и голодные люди не пошли дальше. Нуянзин, самый привычный, опять занялся костром. Казаки освежевали тушу, порубили, промыли. Пока они возились, Лыков устроил сбоку свой костерок и быстро
60
Коломикта – вид актинидии, деревенистая лиана, «чертово дерево» – аралия.
– Считай, прибыли! Ловко нам кто-то подсобил…
– Куда прибыли?
– До поворота на перевал. Утром покажу.
Ночью казаки с Лыковым дежурили по очереди. Черт его знает! Тропа в тайге… Конечно, беглые набили, больше некому. А они поопаснее медведя.
Утром Лыков влез на камень, вынул компас-брелок и стал озираться по сторонам. Слева шли отроги Южно-Камышового хребта, за которыми и лежала Маука. Справа тоже были горы, названия которых сыщик не знал. Среди них выделялись две вершины, каждая высотой свыше двух тысяч футов [61] . Зажатая между отрогами, Лютога ревела. По левому берегу в нее впадал приток чуть не шире самой реки. Нуянзин подошел и объяснил:
61
Это пик Мицуля и гора Светлая.
– Это Тиобут. Вам же вверх по Камышовой. Подниметесь и выйдете на перевал. Десять верст всего, и дорожка натоптанная. Сам я тама не был, но с горы, лажу, все видать. Речка должна быть, Ный прозывается. Идите по ней и окажетесь прямо в Мауке.
– А ты?
– А я домой. Вы, вашескородие, бают, беглых ловите. Негоже поселенцу в том участвовать. Вы уж меня, Христа заради, отпустите.
Лыков, конечно, не стал возражать. Он выдал Нуянзину двадцать рублей наградных и пообещал сократить срок поселения. Довольный проводник отправился назад. А надворный советник с казаками полезли на перевал. Тропа действительно оказалась нахоженной, и большую часть пути они проехали верхом. Когда перебрались на ту сторону хребта, открылся величественный и угрюмый вид. Серое небо, серо-блестящая ртуть Татарского пролива, горы и пригоршня изб по берегу.
Присмотревшись, Алексей разглядел внизу сразу три речки и четыре селения. Они заняли всю ложбину, вторгающуюся в этом месте в хребет. Самое большое из селений – Маука – легко узнавалось по сушилкам. Все пространство вокруг было чем-то покрыто. Это оказались длинные ленты морской капусты. Буро-зеленые, они лежали на каменистых склонах бесконечными рядами. А в промежутках ходили люди и шестами ворочали капусту с боку на бок. Собственно промысел составляли несколько сараев. Всюду были поставлены, как догадался Алексей, сельдеварочные котлы. В них рыбу перерабатывали в тук. Ход сельди уже прошел, и дымилось лишь несколько котлов. Зато водоросли вокруг было навалено видимо-невидимо. На берегу стояло множество шалашей, в которых жили рабочие. В стороне расположилась русская деревня: четыре десятка изб добротного крепкого вида. Селения по соседству, судя по всему, были инородческие.
В полуверсте от берега из моря торчала гряда острых камней. Эскадра лодок облепила их. Люди длинными шестами снимали с подводных скал водоросли. Напротив Мауки был проход – корабли словно приглашались зайти внутрь. Они и заходили: на рейде против сараев стояли десятки лодок и шхун. Общая картина поражала деловитостью. Сотни людей, по большей части в синих робах, сновали подобно муравьям. Все трудились. Одни разгружали свежую капусту, таскали ее на камни и раскладывали. Другие резали уже готовую водоросль на куски и сворачивали в толстые связки, или, по-французски, рулоны. Эти детали Лыков разглядел, когда спустился. Он послал одного казака на поиски надзирателя селения, а со вторым пошел в контору.