Мертвый сезон в агентстве 'Глория'
Шрифт:
– Говори быстро, времени у тебя мало, – посоветовал еще раз.
– Е…есть, – прохрипел Леха.
– Машинка тарахтит, – сказал приблизившийся Филя.
– Куда поехали? – спросил Сева.
Леха мычал и мотал головой.
– Ухо у тебя хорошее, – заметил вдруг Сева. – Дай-ка ножичек! – обернулся к Филе.
Агеев достал финку, протянул Голованову.
– Ну что, Леха, не жалко уха?
– В комплекс, – сдавленно проговорил он.
– Это «Мужество», что ль? А на хрена его туда повезли? – вмешался Филя.
– Я почем знаю?!
– Логично, Леха, ты можешь не знать. Тогда и нам не мешай. Много вас там, за забором-то?
– Смена.
– Это
– Пятеро.
– Значит, останется трое, – заключил Сева и коротким ударом ладони отрубил Леху.
Вдвоем они перенесли второго охранника в те же кусты, где мирно почивал первый, сцепили их же наручниками и залепили рты скотчем. На случай, если очнутся раньше положенного. Стали думать, что делать дальше.
– Звони директору. – Так Филя называл Дениса Андреевича.
– Пусть свяжется с Демидычем. Да и комплекс штурмовать нам не шибко сподручно, вдвоем-то…
Спортивный комплекс «Мужество», расположенный в Пушкинском районе Подмосковья, занимал порядочную территорию, на которой стояло большое трехэтажное здание и несколько жилых домиков для обслуги.
Баграт Суренович принимал своих гостей как раз в одном из этих домиков – на две комнаты, с кухонькой и прихожей. Отделано помещение было со вкусом – ковры, хрусталь в буфете, мягкие кресла и низкий круглый столик. В соседней комнате – широченная тахта, покрытая пушистым ковром, – для отдыха. Баграт чувствовал себя здесь как дома. Да это, собственно, и был его второй дом, и даже главный. Две сотни «спортсменов» охраняли его круглосуточно. А в тайных подвалах содержалось оружие, которого было достаточно, чтобы порядочное время сдерживать натиск ОМОНа, а возможно, и спецназа. «Спортсмены» здесь с успехом совершенствовали свою квалификацию.
Разговор, возникший еще в жостовском особняке, где стороны поначалу сыпали обвинения друг против друга, принял более жесткие формы. Стравив Маркина с Довбней, Баграт с видом третейского судьи, проявляющего особую мудрость, лишь кивал, изредка бросая реплики в адрес то одного, то другого, а на самом деле и сам пытался понять, что из выплескиваемого правда, а что – ложь для самозащиты.
Довбня, стараясь выглядеть честным служакой, исподволь подведенным под монастырь хитрозадым чинушей, сыпал обвинениями в адрес Маркина, который, по его твердому теперь уже убеждению, постоянно обводит вокруг пальца всех и вся, плетя бесконечные интриги – где щедрыми на первый взгляд подачками, а где дальнейшими угрозами разоблачения.
Маркин же утверждал, что творил вокруг себя только добро, а наветы Довбни объяснял тем, что полковник, по всей видимости, продался прокуратуре и ментовке с потрохами.
Баграту уже стали надоедать эти бесконечные препирательства. Его заботило другое. Он видел: если Маркина возьмут, а дело уже шло к тому семимильными шагами, он запоет. Как, вероятно, будет петь и Комар, которого со дня на день могут доставить из Греции в родимое Лефортово. Правда, Григорий Степанович Коновалов, пользуясь своими связями в одной из президентских структур, которая подчинялась и президенту и ФСБ и называлась подразделением "С", успокаивал Баграта, уверяя его, что до России Комару долететь не дадут. И вообще, есть определенные подвижки в том направлении, что дело Гохрана заберут из Генеральной прокуратуры и передадут в этот самый отдел. Где оно должно быть попросту утоплено. Никто из администрации не хотел подставлять президента, который нередко принимал жесткие решения по собственному вдохновению. И естественно, после настойчивых подсказок самых близких ему людей. Но президенту опять стало нехорошо, как обычно в последние
Знал Баграт, что десять миллионов долларов, поступивших на счет Отца, гонорар за операцию с фирмой «Голден», есть лишь малая толика того, на чем крепко нагрели руки высшие государственные чиновники. Маркин в этом ряду настойчиво представлялся нищим, обманутым партнерами, обиженным и обвиняемым совершенно напрасно. Отчасти это было так, и это знал Баграт. Но лишь отчасти. Не уважал Малюта «хорька», как иногда называли Игоря Леонидовича за глаза – и нрав пронырливый, и взгляд постоянно голодный какой-то, и аппетит зверский, и характер подлый, ну точно хорек. И этот «хорек», когда здорово припечет ему задницу, непременно заложит всех своих подельников. И суммы перечислит. Те же десять «лимонов» – сумма не бог весть какая, но ее место в общаке, а не на личном счете Григория Степановича. Прослышит кто – быть крутому скандалу!…
– Так ты утверждаешь, дорогой, – сказал Баграт полковнику Довбне, багровое лицо которого указывало на то, что этот здоровяк внешне близок к инсульту, – что следователю Турецкому известна роль Маркина в деле о ценностях Гохрана?
– Ничего я не утверждаю, – устало повторил полковник. – Я говорю, что его очень интересует сам Игорь Леонидович, и он меня расспрашивал о нем, о его знакомых, как далеко они простираются. Все это я и рассказал ему… – Довбня кивнул в сторону Маркина. – А насчет Гохрана? Ну если я знаю, что он – один из соучредителей фирмы «Голден», значит, прокуратуре знать это сам Бог велел. Иначе они хлеб едят зря.
– А ты мне об этом не рассказывал, дорогой, – обернулся Баграт к Маркину. – Почему?… – Не дождавшись ответа, сказал Довбне: – Знаешь, о чем он меня просил? Помочь ему поскорее рвануть за кордон. А почему, знаешь? Потому, дорогой, что он тоже взял хороший куш, но предпочел умолчать об этом.
– И сколько? – простецки хмыкнул Довбня.
– Пятьдесят миллионов «зелеными». А чтобы замазать мне глаза, решил сдать тебя.
– Кому? – испугался Довбня.
– Мне, дорогой. Это ведь меня зовут Малютой, ты разве не слышал? Сообщил, что ты решил всех нас заложить прокуратуре. Что никто тебя не вызвал, а ты сам пошел. Очко, мол, у тебя заиграло. Знаешь, что это такое?
– Я?! Сам?! – Довбня посмотрел на Маркина. – Он что, больной, Баграт Суренович? Или я отказываюсь от всего, что имею? От нормальной человеческой жизни?!
– Вот и я так тоже думаю. Зачем это тебе, дорогой? Но раз слово сказано, его надо проверить. А у меня есть много способов услышать от человека только правду. Сейчас я позову сюда одного хорошего парня, вы побеседуете с ним в соседней комнате, после чего я узнаю, обманываешь ты меня, дорогой, или нет. Прошу, дорогой, будь откровенен. А за момент твоего переживания я тебе назначу хорошую компенсацию, не обидишься.
Баграт сделал какой-то знак, и в комнату вошли двое крупных, одетых в черную форму парней. В одном из них Довбня узнал Володю Демидова, но не подал виду, а лишь испуганно опустил голову и сжался. Поразительно, здоровяк полковник выглядел сейчас полураздавленным червяком, которому обещали чем-то компенсировать его боль. Нет, не зря звали Баграта Малютой. Он был не только жесток и предан своему хозяину, но и умный, сволочь. Поэтому, не считая себя умнее других, подозревал, что полковник, отправляясь к нему, мог об этом кого-то и предупредить. Значит, ликвидировать его было бы опасным, а вот кинуть тысчонку-другую баксов за разбитую морду – это можно. Это по-мужски: пострадал – получи.