Мерзость
Шрифт:
Предводитель бандитов обнажил в улыбке крепкие белые зубы и что-то сказал, отчего остальные рассмеялись. Реджи смеялась вместе с ними, так что я был вынужден предположить, что замечание не относилось на ее счет (возможно, на Же-Ка, Дикона и мой). Мне было все равно — лишь бы бандиты в нас не стреляли. Вслед за этой малодушной мыслью пришла другая — если бандиты уведут наших мулов со всем снаряжением, кислородными баллонами, палатками и провизией, а также заберут деньги Реджи и леди Бромли, наша экспедиция закончится.
Предводитель бандитов что-то рявкнул, по-прежнему улыбаясь улыбкой безумца, и Реджи перевела:
— Хан говорит, что теперь неподходящий год, чтобы идти на Джомолунгму.
— Хан? — ошарашенно повторил я. Наверное, мы и вправду провалились в дыру во времени. Мысль о том, что на нас напали орды Чингисхана, мне почему-то не казалась странной.
— Джимми-хан, — пояснила Реджи.
Она что-то сказала предводителю с необычным именем, пошла к мулу, которого Пасанг всегда привязывал позади ее белого пони, и вернулась с двумя маленькими упаковочными коробками. Потом слегка поклонилась, что-то сказала и с улыбкой протянула первую коробку хану.
Он извлек из-за своего пояса кривой клинок, который был лишь немного короче турецкого ятагана, и вскрыл коробку. Внутри, обложенная соломой, находилась шкатулка из полированного красного дерева. Хан отбросил упаковочную коробку, и несколько его товарищей — от них разило лошадьми, человеческим потом, дымом, навозом и лошадиным потом — подъехали поближе, пытаясь рассмотреть, что там, внутри.
Хан вложил клинок в ножны и извлек из шкатулки два американских револьвера — хромированных, с рукоятками из слоновой кости. Отделения для патронов были выстланы красным бархатом. Бандиты издали коллективный стон: «Ах-х-х-х-р-р-р-х-х-х» — то ли от восхищения, то ли от зависти и злости; но хан что-то прорычал, и они умолкли. Другая группа, окружившая сбившихся в кучу шерпов, внимательно наблюдала.
Реджи опять что-то сказала на тибетском диалекте и протянула хану вторую коробку, побольше. Он снова вскрыл картон клинком, но на этот раз поднял коробку вверх и крикнул своим людям.
Внутри были плотно набиты плитки английского шоколада «Раунтриз». Хан начал раздавать плитки своим людям. Внезапно несколько человек дали залп из ружей в воздух, и нашим шерпам пришлось изо всех сил удерживать пони и мулов. Я снова приподнял над землей передние копыта своего запаниковавшего пони.
Хан вскрыл первую упаковку, осторожно освободил овальную шоколадку от бумажной обертки — его грязные пальцы были почти такого же цвета, как шоколад, — и деликатно откусил.
— Шоколад с миндалем, — сказал он по-английски. — Очень, очень хорошо.
— Надеюсь, вам всем понравится. — Реджи тоже перешла на английский.
— Берегитесь демонов и йети, — сказал Джимми-хан. Потом выстрелил из ружья, пришпорил лошадь, и монгольская орда исчезла в облаке красной пыли — на северо-востоке, откуда они и появились.
— Старый знакомый? — спросил Дикон после того, как мы не без труда вновь выстроились в длинную цепочку и возобновили движение к Тинки Ла.
— Деловой партнер, время от времени, — ответила Реджи. Ее лицо было красным от пыли, поднятой копытами лошадей. Я понял, что мы все покрыты пылью, которая на ледяном дожде быстро превращается в красную грязь.
— Джимми-хан? — спросил я. — Откуда, черт побери, взялось такое имя?
— Его назвали в честь отца, — сказала Реджи и натянула поводья своего упрямого пони, направляя его на крутой участок тропы, ведущей к перевалу под названием Тинки Ла на высоте 16 900 футов.
Первые три дня мы были заперты в базовом лагере. Дикон сходит с ума. Я схожу с ума по-своему — жутко волнуюсь, что от высоты у меня все время будет болеть голова, что меня будет тошнить
«Обычно ты проводил на тех вершинах не больше часа, идиот, — объясняет мне разум. — А тут ты пытаешься жить».
В эти три ужасных дня у меня нет никакого желания прислушиваться к доводам моего проклятого разума. Я также изо всех сил стараюсь скрыть свое состояние от остальных, но Же-Ка делит со мной палатку, и он слышал, как меня тошнит, слышал мои стоны по ночам, видел, как я стою на четвереньках на спальном мешке и тяжело дышу, как больная собака. Остальные, наверное, заметили мою вялость, когда мы ели или планировали дальнейшие действия в «большой палатке Реджи», но никто ничего не говорит. Насколько я понимаю, ни на Реджи, ни на Дикона высота не действует, а у Жан-Клода легкие симптомы прошли на второй день пребывания в базовом лагере.
Несмотря на жуткий холод, ветер и снег, мы не сидели в палатках весь день. В первый полный день в лагере мела метель, и температура опускалась до минус двадцати по Фаренгейту, но мы все равно пробирались сквозь метель, чтобы разгрузить мулов и разобрать снаряжение. Мулов отправили обратно в Чодзонг вместе с несколькими шерпами, поскольку тут для животных не было травы, а яков привязали в защищенном от ветра месте ближе к реке, примерно в полумиле к северу от нас, где бедные лохматые животные могли раскапывать снег на берегу реки в поисках пищи.
Большую палатку Уимпера поставили чуть в стороне, и в ней расположилась мастерская Же-Ка, где он проверяет кислородные баллоны, их рамы, примусы и другое оборудование. У него больше инструментов, чем у бедняги Сэнди Ирвина год назад, который все равно умудрялся чинить оборудование, изготавливать самодельные лестницы и модернизировать кислородные аппараты, но возможности у него все равно довольно ограниченны. Жан-Клод может паять, но сварки у него нет, он может разбирать фотоаппараты, часы, печки, лампы, «кошки» и другие предметы, а затем снова собирать их при помощи имеющихся инструментов, но запасных частей в его распоряжении минимальное количество. Он может отрихтовать погнутую металлическую деталь, но не выковать новую в случае серьезного повреждения.
К счастью, после двухдневных испытаний Же-Ка объявляет, что только в четырнадцати из ста наших кислородных баллонов упало давление, причем в девяти ненамного — в отличие от прошлогодней экспедиции Нортона, Мэллори и Ирвина, когда, по словам Дикона, вышли из строя больше тридцати из девяноста баллонов. Тридцать баллонов разгерметизировались до такой степени, что стали практически бесполезными уже в Шекар-дзонге, когда их снова проверили. Ирвин усовершенствовал кислородный аппарат «Марк V» во время прошлогоднего перехода, и в сочетании с дальнейшей модернизацией, особенно прокладок, клапанов и расходомеров — благодаря таланту Джорджа Финча и Жан-Клода, а также отца Же-Ка, бывшего кузнеца, ставшего промышленником, — это сделало свое дело. Если наша экспедиция окончится неудачей — даже поиски останков лорда Персиваля Бромли на нижней половине горы, — причиной будет не недостаток «английского воздуха», как называют его шерпы.