Мещане
Шрифт:
– Будто?
– произнес Тюменев.
– Отлично помогают!
– повторил Янсутский.
Тюменев взял две-три штучки.
– Et vous, madame?* - обратился он к Меровой.
______________
* А вы, сударыня? (франц.).
– Елизавете Николаевне мы сейчас положим, - подхватил Янсутский и положил ей несколько трюфелей на тарелку.
– Но я не хочу столько, куда же мне?..
– воскликнула та.
– Извольте все скушать!
– почти приказал ей Янсутский.
– Трюфели, говорит господин Янсутский, возбуждают желание любви, сказал m-me Меровой Тюменев, устремляя на нее
– Каким же это образом?
– спросила она равнодушно.
– То есть - вероятно действуют на нашу кровь, на наше воображение, старался ей растолковать Тюменев.
– А, вот что!
– произнесла Мерова.
– Что ж вы так мало скушали?.. Стало быть, вы не желаете исполниться желанием любви?
– приставал к ней Тюменев.
– Нисколько!
– отвечала Мерова.
– Почему же?.. Может быть потому, что сердце ваше и без того полно этой любовью?
– Может быть!
– проговорила Мерова.
– Интересно знать, кто этот счастливец, поселивший в вас это чувство? спросил Тюменев, хотя очень хорошо знал, кто этот был счастливец.
– Ах, этот счастливец далеко теперь, - сказала с притворным вздохом m-me Мерова.
– Где ж именно?
– полюбопытствовал Тюменев.
– Да на том свете или в Японии. Что дальше?
– Тот свет, полагаю, дальше.
– Ну, так он на том свете.
– Трюфели-c! Трюфели!
– говорил в это время Янсутский, идя за лакеем, подававшим это блюдо Хмурину.
– Отворачивайте, батюшка! Идите с богом!.. Стану я эти поганки есть!..
– отозвался гость.
Янсутский обратился к Офонькину.
– Voulez vous?* - сказал он.
______________
* Хотите? (франц.).
– Oui*, - отвечал тот тоже по-французски.
______________
* Да (франц.).
– А вам, конечно, все остальное?
– спросил Янсутский графа Хвостикова.
– Но не отсталое, заметь!..
– сострил, по обыкновению, граф Хвостиков.
Лакей поставил перед ним все блюдо. Граф принялся с жадностью есть. Он, собственно, и научил заказать это блюдо Янсутского, который сколько ни презирал Хвостикова, но в гастрономический его вкус и сведения верил.
Домна Осиповна между тем все продолжала любезничать с Хмуриным, и у них шел даже довольно задушевный разговор.
– Я супруга вашего еще в рубашечке знал... У дедушки своего сибиряка он воспитывался, - говорил Хмурин.
– А вы и дедушку, значит, знаете?
– спросила довольно стремительно Домна Осиповна.
– Господи, приятели исстари... старик знатный... самодуроват только больно!
– Это есть немножко!
– подхватила Домна Осиповна.
– Какое немножко!.. В Сибири-то живет - привык, словно медведь в лесу, по пословице: "Гнет дуги - не парит, сломает - не тужит..." Вашему, должно быть, супругу от него все наследство пойдет?
– спросил Хмурин.
– Вероятно ему, он самый ближайший наследник его... Впрочем, ему и этого состояния ненадолго хватит.
– Чтой-то этакой-то уймы... Вам уж надобно его попридержать!
– Как же я могу попридержать его, когда я не живу с ним, - возразила с грустною улыбкою Домна Осиповна.
– Сойдетесь! Мало ли люди сходятся и расходятся. Вы, как я имею честь вас видеть, дама умная этакая, расчетливая, вам грех
– Ничего я теперь не могу сделать!
– сказала Домна Осиповна решительным тоном.
– И что же, дедушка теперь знает, что вы в разводе?
– Не думаю! По крайней мере я к нему не писала, а муж... не знаю.
– Тот не напишет, побоится; а то бы старик давно его к себе призвал и палкой отдул.
В это время обед кончился. Лакеи подали кофе и на столе оставили только ликеры и вина.
– Mesdames!
– воскликнул Янсутский.
– Угодно вам, как делают это английские дамы, удалиться в другую комнату или остаться с нами?
– Я желаю остаться здесь!
– отозвалась первая Домна Осиповна.
– Вы остаетесь, ma chere?
– спросила она Мерову.
– Мне все равно!
– отвечала та.
Янсутский затем принялся неотступно угощать своих гостей ликерами и вином. Сам он, по случаю хлопот своих и беспокойства, ничего почти не ел, но только пил, и поэтому заметно охмелел; в этом виде он был еще отвратительнее и все лез к Тюменеву и подлизывался к нему.
– Очень вам благодарен, ваше превосходительство, за ваше посещение, говорил он, беря стул и садясь между ним и Меровой.
Тюменев молча ему на это поклонился.
– Я, знаете... вот и она вам скажет...
– продолжал Янсутский, указывая на Мерову, - черт знает, сколько бы там ни было дела, но люблю повеселиться; между всеми нами, то есть людьми одного дела, кто этакой хорошенький обедец затеет и даст?..
– Я! Кто любим и владеет хорошенькой женщиной?..
– Я! По-моему, скупость есть величайшая глупость! Жизнь дана человеку, чтобы он пользовался ею, а не деньги наживал.
– Правду это говорит он про себя?
– спросил Тюменев Мерову с несколько ядовитой улыбкой.
– Нет, неправду: прескупой, напротив!
– отвечала та.
– Ну, где же скупой?
– возразил, немного покраснев, Янсутский.
– Конечно, скупой!
– повторила Мерова.
– Вовсе не скупой!.. Вон Офонькин действительно скуп: вообразите, ваше превосходительство, ему раз в Петербурге, для небольших этих чиновничков, но людей весьма ему нужных, надо было дать обедец, и он их в летний, жаркий день позвал, - как вы думаете, куда?.. К Палкину в трактир, рядом с кухней почти, и сверх того еще накормил гнилой соленой рыбой в ботвинье; с теми со всеми после того сделалась холера... Они, разумеется, рассердились на него и напакостили ему в деле. По-моему, это мало что свинство, но это даже не расчет коммерческий: сделай он обед у Дюссо, пусть он ему стоит полторы две тысячи, но устрой самое дело, которое, может быть, впоследствии будет приносить ему сотни тысяч.
– Каким же образом маленькие чиновники могут повредить или устроить какое бы ни было дело?
– спросил Тюменев, по-видимому несколько обидевшись на такой рассказ.
– Ге!.. Маленькие чиновники!.. Маленькие чиновники - дело великое! воскликнул Янсутский (будь он в более нормальном состоянии, то, конечно, не стал бы так откровенничать перед Тюменевым).
– Маленькие чиновники и обеды управляют всей Россией!..
– Может быть, вы и меня угощаете обедом, чтобы подкупить на что-нибудь?
– заметил ядовито Тюменев.