Мещане
Шрифт:
– Куда ж ты его приняла, где посадила?
– спросила она, вставая и начиная одеваться.
– Они в гостиной-с теперь, - объяснила горничная.
Грохов действительно находился в гостиной и, усевшись там на одно из кресел, грустно-сентиментальным взором глядел на висевшую против него огромную масляную картину, изображающую Психею и Амура. На этот раз он был совершенно трезв. После того похмелья, в котором мы в первый раз встретили его, он не пил ни капли и был здрав, свеж и не столь мрачен.
Хозяйка, наконец, вышла; она была еще
– Здравствуйте! Что скажете хорошенького?
– проговорила Домна Осиповна, садясь на диван и не без трепета в голосе.
Грохов тоже сел и, наклонив несколько голову свою вниз, начал с расстановкой:
– Я-с... получил... от вашего супруга письмо!
Домна Осиповна немного побледнела при этом.
– До меня касающееся?
– спросила она.
– До вас, - отвечал Грохов, опять несколько протяжно.
– Что ж такое угодно ему писать обо мне?
– спросила Домна Осиповна, стараясь придать насмешливый оттенок своему вопросу.
– Позвольте мне прочесть вам самое письмо, - сказал ей на это Грохов.
– Пожалуйста, - отвечала Домна Осиповна.
Грохов вынул из кармана письмо и принялся читать его ровным и монотонным голосом:
– "Почтеннейший Григорий Мартынович! Случилась черт знает какая оказия: третьего дня я получил от деда из Сибири письмо ругательное, как только можно себе вообразить, и все за то, что я разошелся с женой; если, пишет, я не сойдусь с ней, так он лишит меня наследства, а это штука, как сам ты знаешь, стоит миллионов пять серебром. Съезди, бога ради, к Домне Осиповне и упроси ее, чтобы она позволила приехать к ней жить, и жить только для виду. Пусть старый хрыч думает, что мы делаем по его".
Прочитав это, Грохов приостановился ненадолго, видимо, желая услышать мнение Домны Осиповны. Она же, в свою очередь, сидела бледная, как полотно.
– Нет, это невозможно!
– произнесла она решительно.
– Отчего же?
– спросил ее почти нежно и с живым участием Грохов.
Вопрос этот, по-видимому, удивил Домну Осиповну.
– С какой же стати я опять с ним буду жить?
– сказала она.
– Да ведь для виду только!
– объяснил ей Грохов.
– Сделайте милость, для виду!..
– воскликнула Домна Осиповна, голос ее принял какой-то даже ожесточенный тон.
– Знаю я его очень хорошо, - он теперь говорит одно, а после будет говорить совсем другое.
Лицо Домны Осиповны горело при этом. Вероятно, в этом отношении она сохранила довольно сильные и неприятные воспоминания.
– Нет-с, он пишет - для виду только...
– повторил Грохов.
Домна Осиповна взяла себя за голову и долгое время думала.
– Кто ж дедушке написал, что мы живем врознь?..
– спросила она.
– Старик пишет в письме, что Хмурин, богач этот здешний, приятель
Домна Осиповна прикусила язычок. Значит, она сама и виновата была во всем, потому что очень разоткровенничалась с Хмуриным.
– Если вы не съедетесь, пяти миллионов ваш супруг лишится, а это не безделица!..
– проговорил многозначительно Грохов.
Домна Осиповна перевела при этом тяжелое дыхание.
– Ненадолго хватит ему этих пяти миллионов, когда получит!.. Скоро их промотает на разных госпож своих!
– проговорила она.
– О, нет-с!.. Зачем же?..
– возразил ей Грохов, как бы проникнувший в самую глубь ее мыслей.
– Прежде всего он имеет в виду вас обеспечить! присовокупил он и снова начал читать письмо: - "Ежели Домна Осиповна окажет мне эту милость, то я сейчас же, как умрет старый хрен, выделю ей из его денег пятьсот тысяч".
Услыхав это, Домна Осиповна, как ни старалась, не могла скрыть своего волнения: у нее губы дрожали и грудь волновалась.
– Нет, это невозможно!..
– повторила она еще раз, беря себя за голову, но заметно уже не столь решительным тоном.
– Отчего же невозможно?
– спросил ее опять с некоторою нежностью Грохов. Он как будто бы сам влюблен в нее был и умолял ее не быть к нему жестокою.
– А если уж я люблю другого? Я женщина, а не камень!
– ответила Домна Осиповна, гордо взмахнув перед ним голову свою.
– Так что ж такое!.. Ну и господь с вами, любите!
– успокоивал ее Грохов.
– Как, любите другого?
– спросила его со строгостью Домна Осиповна.
– Так-с, любите!
– сказал нисколько не смущенный ее вопросом Грохов. Супруг ваш предусмотрел это: "Надеюсь, - пишет он, - что она позволит мне привезти мою Глашу, и я тоже ни в чем ее не остановлю: пусть живет, как хочет!"
– Еще бы он меня остановил!..
– проговорила Домна Осиповна и усмехнулась не совсем естественным смехом.
Самый простой, здравый смысл и даже некоторое чувство великодушия говорили Домне Осиповне, что на таких условиях она должна была сойтись с мужем, - во-первых, затем, чтобы не лишить его, все-таки близкого ей человека, пяти миллионов (а что дед, если они не послушаются его, действительно исполнит свою угрозу, - в этом она не сомневалась); а потом зачем же и самой ей терять пятьсот тысяч? При мысли об этих тысячах у ней голова даже начинала мутиться, в глазах темнело, и, точно звездочки светлые, мелькала перед ней цифра - пятьсот тысяч; но препятствием ко всему этому стоял Бегушев. Домна Осиповна предчувствовала, что это на него произведет страшное и убийственное впечатление. Вместе с тем, из последней происшедшей между ними размолвки, она убедилась, что Бегушев вовсе не считает ее за такое высокое и всесовершенное существо, в котором не было бы никаких недостатков; напротив, он находил их много, а с течением времени, вероятно, найдет еще и больше!.. (Домна Осиповна была опытна и прозорлива в жизни.)