Мещане
Шрифт:
– Что ж, объяснилось, что это такое?
– спросил он.
– Объяснилось!
– отвечала Домна Осиповна и утерла платком свои запекшиеся губы.
– Он надолго приехал?
– Да.
Бегушев, по обыкновению, побагровел в лице.
– С какой же целью?
– С целью, что...
– начала Домна Осиповна, овладев несколько собой.
– Я тебе говорила, кажется, что у мужа есть дед-сибиряк, богач?
– Говорила.
– Он там через кого-то узнал, что муж не живет со мной... Вдруг пишет ему, что он лишит его наследства пяти миллионов,
– Да, вот какая причина!..
И Бегушев сердито постучал ногою.
– Причина очень важная, - произнесла с грустной усмешкой Домна Осиповна.
– Для кого как!
– подхватил Бегушев.
– Мужа так это поразило, он умоляет теперь меня, чтобы я позволила ему это сделать!
– продолжала Домна Осиповна.
Бегушев еще больше побагровел.
– И вы позволили ему?
– спросил он.
– Я не сочла себя вправе не позволить, - отвечала Домна Осиповна.
Она была велика в эти минуты по степени той борьбы, которую переживала внутри, и той власти, какую обнаруживала над собой.
Бегушев провел рукой по своей довольно еще густой гриве волос.
– Наши отношения поэтому должны быть кончены?
– спросил он с дрожанием в голосе.
– Зачем же кончены?
– спросила с кроткой усмешкой Домна Осиповна.
– Я схожусь с мужем для виду только; мы будем только жить с ним под одной кровлей... Я даже ему сказала, что люблю тебя!
Бегушев при этом поглядел ей пристально в лицо.
– Главное, - снова продолжала она, - что я мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он любит... Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.
Бегушев понимал, что в словах Домны Осиповны была, пожалуй, большая доля правды, только правда эта была из какого-то совершенно иного мира, ему чуждого, и при этом почему-то, неведомо для него самого, пронесся перед ним образ Натальи Сергеевны. Бегушев припомнил, как она приехала к нему на гауптвахту, когда он содержался там за дуэль с ее мужем, припомнил, как она жила с ним в лагере на Кавказе и питалась одними сухарями с водой. От окончательно прилившей крови к голове Бегушев встал и начал ходить по комнате. Домна Осиповна ожидала, что сейчас вот разразится над ней буря, и трепетала всеми нервами; но Бегушев только сел на довольно отдаленное кресло и понурил голову. Домна Осиповна видела, что он сильно страдает.
– Я не знаю, собственно, что тебя так сильно может тут тревожить? спросила она тихим-тихим голосом.
– Меня?
– переспросил Бегушев.
– Да.
– Ложь - всеобщая, круговая, на которой должна устроиться вся будущая жизнь наша!
– проговорил он.
– Сходясь с замужней женщиной, надобно было быть готовым на это! сказала Домна Осиповна опять тихим голосом.
– Но я полагал, что
Разговор этот был прерван приходом горничной, которая доложила Домне Осиповне, что Михаил Сергеевич просит позволения прийти к ней.
– Хорошо, я тебе сейчас скажу!
– ответила ей торопливо Домна Осиповна.
Горничная ушла.
– Муж может прийти ко мне?
– спросила Домна Осиповна Бегушева.
– Конечно!..
– разрешил тот.
Домна Осиповна вышла и что-то приказала горничной.
Супруг ее вскоре явился. Оказалось, что он почти еще молодой человек (Олухов был ровесник жене своей), очень недурен собой, весьма приличный в манерах. Он вошел заметно сконфуженный. Домна Осиповна познакомила его с Бегушевым.
– Муж мой!.. Александр Иванович Бегушев, - сказала она.
Тот и другой поклонились друг другу.
– Как я вам благодарен, - начал Олухов первый, - жена рассказывала мне, что за границей вы были так добры к ней, приняли такое в ней участие, когда она была больна...
Бегушев на это молчал. В воображении его опять носилась сцена из прошлой жизни. Он припомнил старика-генерала, мужа Натальи Сергеевны, и его свирепое лицо, когда тот подходил к барьеру во время дуэли; припомнил его крик, который вырвался у него, когда он падал окровавленный: "Сожалею об одном, что я не убил тебя, злодея!"
Домна Осиповна видела необходимость уж с своей стороны поддержать разговор.
– Я и нынешнее лето непременно поеду за границу, - сказала она как будто бы мужу.
– Что ж, можно, - отвечал тот, - а я останусь по делам в Москве...
– Вы на постоянное жительство переехали в Москву?
– спросил его Бегушев.
Олухов заметно растерялся.
– Не думаю, чтобы совсем! От обстоятельств это будет зависеть!.. проговорил он и затем обратился к жене: - Я пришел к тебе, чтобы ты приписала в письме моем к дедушке.
– Давай!
– сказала Домна Осиповна и, взяв у мужа приготовленное им письмо к деду, подошла к своему столику и принялась писать.
Бегушев и Олухов сидели молча.
Домна Осиповна спешила дописать письмо, чтобы снова поддержать беседу; но когда она кончила, то Бегушев уже взялся за шляпу. Домна Осиповна обмерла.
– Куда же вы так рано?
– сказала она, подавая небрежно письмо мужу.
– Я устал, и при том нездоровится, - произнес Бегушев сколько только мог ласковым голосом; потом он раскланялся с Олуховым и пошел.
Домна Осиповна пошла проводить его.
В гостиной она его остановила.
– Послушай, ты сердит на меня, ты взбешен?
– спросила она задыхающимся голосом.
– Нет же!
– отвечал Бегушев.
– Но отчего ты такой ужасный, страшный?..
– Оттого, что, как я тебе и говорил, ложь воцарится во всех нас, как это и было нынешний вечер!
– отвечал ей знаменательно Бегушев.
– Это ничего, все устроится!
– полувоскликнула Домна Осиповна.
– Люби только меня, а я тебя безумно, страстно люблю! Приедешь завтра?..