Мещане
Шрифт:
– О негодяй! О мерзавец!
– заревел он на весь дом, так что находившаяся в соседней комнате Домна Осиповна с испугом вбежала к нему.
– Что такое с тобой, Александр?
– спросила она.
– Мерзавец!.. Негодяй!
– продолжал Бегушев свое, потрясая кулаками.
– Граф Хвостиков - это, вероятно, мерзавец?
– говорила Домна Осиповна, видевшая в зеркале из соседней комнаты, кто был у Бегушева.
– Мне в глаза, каналья, говорит, что он три тысячи душ промотал, тогда как у него трех сот душонок никогда не бывало; на моих глазах всю молодость
– Ах, Александр, как тебе не совестно сердиться на такие пустяки! произнесла Домна Осиповна, действительно не понимавшая, что такое тут могло вывести Бегушева из себя.
– Но зачем же, собственно, он приезжал к тебе?
– Затем, разумеется, чтобы денег просить, - отвечал скороговоркой Бегушев.
– И ты дал, конечно?
– Но это черт с ним, дал не взаймы только, а так! Главное, зачем это ломанье и коверканье пред мной! Это, наверное, изволил пустить его Прокофий! Ну, я, наконец, разделаюсь с ним! Эй!.. Прокофья ко мне!
– Саша, умоляю тебя не беспокоиться и плюнуть на все это!.. упрашивала его Домна Осиповна.
– Нет-с, нет, довольно этот господин надругался надо мной!.. Прокофья!..
Прокофий, наконец, явился. Лицо его было совершенно покойно.
– Кто принимал графа Хвостикова?
– спросил почти страшным голосом Бегушев.
– Я-с, - отвечал мрачно и угрюмо Прокофий.
– Для чего ж ты это сделал?
– продолжал Бегушев, едва сдерживая себя. Ты, значит, окончательно решился не исполнять ни одного моего приказания?
– Никак нет-с; я все ваши приказания исполняю, - отвечал Прокофий и явно уже рассмеялся.
– А это вот недавнее мое приказание, - когда я сказал, чтобы ты никого не принимал, а ты принял графа.
– Я не принимал его.
– Как же сейчас сказал, что принял, а теперь - не принимал.
– Не принимал-с!
– повторил Прокофий.
– Он спрашивает: "Дома ли вы-с?" Я говорю: "Дома!" и хотел сказать, что вы не принимаете, а он и пошел сам!.. Не за волосы же мне его хватать и останавливать!
– Разве так следовало отвечать?.. Ты должен был прямо сказать, что дома нет, а то - дома и не принимает! Я не министр еще пока; этим могут обидеться.
Прокофий злобно усмехнулся.
– Обидятся!.. Как же!.. Мало еще их ездит!
– произнес он.
Бегушев уж и не знал, сердиться ли ему на Прокофья, или нет.
– Ты был дурак, есть дурак и будешь им до смерти!
– проговорил он.
У Прокофья еще больше перекосила злоба рот.
– У вас, известно, я во всем виноват; вот теперь горничная ихняя, продолжал он, заметно возвышая голос и показывая на Домну Осиповну, - сидит у нас в кухне и просится сюда, я и в том виноват?
– Как горничная?
– произнесли в один голос Бегушев и Домна Осиповна.
– Горничная-с!.. Супруг ихний приехал к ним и требуют их к себе, продолжал Прокофий.
– Муж?
–
– Это что такое значит?
– спросил ее тоже удивленный и пораженный Бегушев.
– Не знаю, я сейчас пойду и расспрошу горничную, - проговорила Домна Осиповна и хотела было идти.
– Лучше позовите ее сюда: я тоже хочу узнать и расспросить ее, остановил Домну Осиповну запальчиво Бегушев.
– Позови сюда горничную! приказал он затем Прокофью.
Тот пошел и почти громким голосом произнес:
– То вот зови у них, то нет!
Но Бегушев и Домна Осиповна, под влиянием услышанной новости, и не слыхали этого.
– Он писал вам, что будет и приедет сюда?
– спрашивал Бегушев.
– Ничего не писал!
– едва достало силы у Домны Осиповны ответить ему.
Пришла горничная.
Домна Осиповна поспешила расспрашивать ее.
– Михайло Сергеич приехал?
– Да-с!
– отвечала та.
– Один?
Горничная несколько позамялась.
– Да говори, все говори... Не один?
– настаивала Домна Осиповна.
– Не один-с!.. С этой дамой какой-то.
– Где ж они?.. У меня в доме?
– У нас внизу.
– И поэтому Михайло Сергеич тебя послал за мной?
– Никак нет-с; они только спросили, что могут ли вас видеть? Я им сказала, что вы уехали, а потом переговорила с кухаркой, та и говорит: "Съезди за барыней!"
– Мне надобно ехать!
– сказала Домна Осиповна.
– Если нужно, то конечно, - отвечал Бегушев.
– Но вы вечером приезжайте - узнать эту загадку!.. Я вовсе не намерена стеснять себя для господина Олухова, - проговорила Домна Осиповна и, торопливо надев шляпку, уехала вместе с горничной.
Бегушев остался один, как громом пришибленный. Он все задавал себе вопрос: зачем приехал муж к Домне Осиповне? Она несколько раз, и особенно последнее время, говорила ему, что у ней с ее супругом прерваны всякие человеческие сношения! Но, может быть, по какому-нибудь совершенно случайному обстоятельству он заехал сюда на короткое время? Однако он приехал с какой-то госпожой своей - это что значит? Тут Бегушев терял всякую нить к объяснению.
Чтобы сократить время до вечера, он гулял по Тверскому бульвару, ранее обыкновенного отобедал, выпил больше вина, чтобы заснуть после обеда, и все-таки не заснул. Какой-то и на что-то мучительный гнев терзал его. Наконец, дождавшись вожделенных семи часов, Бегушев поехал к Домне Осиповне. Подъезжая к дому ее, он увидел, что верхний и нижний этажи его были освещены. На звонок Бегушева горничная сейчас же отворила ему дверь. Он прямо прошел в известный нам кабинет. Там сидела Домна Осиповна и была вся в слезах. Поняв всю тяжесть подвига, на который обрекала себя, она тоже страдала не менее Бегушева и тут только узнала, до какой степени любила его!.. Что если он оставит и покинет ее?.. Как и чем ей тогда будет наполнить жизнь! Очертя голову и не зная, чем все это разрешится, она ждала его. Бегушев, почти не поздоровавшись с ней, сел на свое обычное кресло.