Месть еврея

Рочестер Вера И.

Самуил худел и бледнел под гнетом навязчивой мыс­ли, порой он терял надежду удовлетворить свое затаен­ное желание, а затем с новым упорством искал средство достигнуть цели.

Понятно, что в таком состоянии он холодно принял известие о том, что Руфь готовится стать матерью. Тем не менее это обстоятельство послужило поводом к неко­торому сближению между супругами. Самуил счел сво­ей обязанностью обласкать жену и сказать ей несколь­ко слов утешения, вследствие чего бедная Руфь, набо­левшее сердце которой жаждало примирения, нарушила свой обет молчания, и отношения между супругами ста­ли менее натянутыми.

Однажды отец фон-Роте,

согласно данному обещанию посетивший своего друга, спросил его, уходя:

— Вы нездоровы, барон? Я сейчас встретился с док­тором, выходившим от вас.

— Нет, жена моя нездорова, у нее очень тяжелая беременность.

— А, вы будете скоро отцом? Поздравляю вас, друг мой, и надеюсь, что это счастливое событие сгладит последний след печального прошлого. Княгиня Валерия тоже ожидает рождения ребенка.

— К какому времени? — спросил банкир, стараясь этим простым вопросом скрыть охватившее его волнение.

— К концу июня.

Самуил вздрогнул, и адская мысль мелькнула в его уме.

Он с нетерпением ждал ухода священника и, прово­див его, заперся в кабинете, чтобы на свободе обдумать свой новый план. Руфь ждала родов тоже в конце июня; если бы ему удалось обменять детей, особенно если это будут мальчики, то он приобрел бы оружие, способное со временем смертельно поразить человека, которого он ненавидел всеми силами своей души.

Действительно, этот гордый аристократ, который не допускает иных сношений, как только с равными себе, будет воспитывать, ласкать как своего наследника ре­бенка презираемой нации, между тем как настоящий князь сделается евреем. Он с детства внушит ему нена­висть к христианам, сделает из него скаредного фана­тика, настоящего кровопийцу, а в благоприятный момент откроет всю истину и насмеется над стыдом и, главное, бессильным бешенством князя, потому что к этому вре­мени пуля пистолета избавит его, Самуила, от суда че­ловеческого. В этот раз он не промахнется и умрет с радостью, зная, что его смерть будет двойной местью его врагу. Самуил положительно упивался этим наме­рением и при одной мысли, что случай может разрушить его план, послать этим двум матерям детей различного пола, или с большим промежутком времени между рож­дением того и другого, им овладевало безумное бешен­ство. Время ожидания проходило у него во взвешивании всех шансов и подробностей задуманного. Ослепленный ненавистью, он не думал ни о гнусности своего поступ­ка, ни о самовольном распоряжении судьбой собствен­ного ребенка. Неожиданный случай еще более усилил его ненависть и укрепил его решение.

Старший агент его, Леви, пришел однажды весь в слезах просить у него отпуска на несколько дней, чтобы похоронить своего второго сына, десятилетнего ребенка.

— Отчего же он умер? — спросил с участием Самуил.

— Он утонул самым ужасным образом. О! Гои, будь­те вы прокляты! — простонал Леви, воздев руки к небу.

— Какое имеют отношение гои к смерти вашего сына?

— Один из них мог его спасти и не сделал этого толь­ко потому, что ребенок был еврей. Да поразят, да уничто­жит Иегова этого бесчувственного зверя, князя Орохая.

Банкир слушал его с удивлением.

— Сядьте, Леви,— сказал он,— и расскажите толком все, что случилось.

— Вчера мальчик пошел со старой Ноэми к одной нашей родственнице, которая живет по ту сторону реки близ острова Маргарит,— начал Леви, утирая слезы.— Около семи часов вечера Ноэми с ребенком возвраща­лась в лодке.

Подойдя к берегу, они увидели несколько дам и двух офицеров, ожидавших лодку, чтобы переехать реку. Один из них был князь Орохай, а другой старый полковник, нам не знакомый. Когда лодка почти при­чалила, Борух, ребенок живой, хотел выскочить на при­стань, но промахнулся и упал в воду. При виде тонув­шего ребенка князь стал проворно раздеваться, а Ноэми не перестававшая кричать, несколько ободрилась, как вдруг князь, прислушавшись к ее воплям, сказал:

— А ведь это, кажется, еврейка!

— Ха! Ха! Ха! Конечно! И я удивляюсь, что вы из-за этого решились на холодную ванну, — заметил полковник.

Князь побледнел, с ненавистью взглянул на наших, а потом застегнул мундир и ушел. Несколько позже ло­дочник вытащил ребенка, но он уже был мертв.

Утешив, как мог, несчастного отца, Самуил отпустил его. Все в нем кипело и возмущалось.

— Негодяй! — шептал он стиснув зубы.— Ты позво­ляешь утонуть человеку потому только, что он принадле­жит народу, который ты преследуешь слепой ненавистью. Но подожди! Немезида близится к тебе, может быть.

Вечером того же дня он сказал раздевавшему его ка­мердинеру:

— Тебе известно, Стефан, какое расположение чув­ствовал я в былое время к княгине Орохай? Я и теперь питаю большое участие ко всему, что ее касается, и же­лал бы знать, когда она родит и каково будет состояние ее здоровья. Ты, кажется, имеешь отношение к дому княгини. Я щедро награжу тебя, если ты будешь сооб­щать мне о том, что там делается, и известишь о родах.

— Нет ничего легче: Марта, старшая камеристка кня­гини, моя невеста, и можете быть уверены, господин барон, в моей готовности вам услужить,— ответил ра­достно слуга и на его бритом лице расцвело жадное выражение.

Июнь месяц был на исходе. Самуил сидел на терра­се, выходящей в сад. Был чудный вечер. Полулежа в соломенном кресле, молодой человек рассеянно глядел на струи фонтана, рассыпавшиеся на солнце тысячами бриллиантов. Но в эту минуту красота окружавшей его природы, по-видимому, на него не действовала. Его вы­разительное лицо было сильно чем-то озабочено, и он волновался. Вот уже два дня, как Руфь родила сына, а о Валерии ничего не было слышно. Опасение, что у нее родится дочь и что тогда рушится весь план его мще­ния, не давало ему покоя.

Вошедший в это время Стефан прервал его мысли.

— Что тебе надо?

— Я сейчас узнал, г-н барон,— с таинственностью ска­зал камердинер,— что княгиня Орохай произвела на свет сына. Марта не могла известить об этом раньше, так как ее госпожа была очень больна, и весь дом в тревоге.

Самуил вскочил, его бледное лицо вспыхнуло, и гла­за сверкали дикой радостью.

— Иди за мной, мне нужно нечто сказать тебе.

Войдя в кабинет и заперев кругом двери, он вдруг спросил его:

— Хочешь ты сделаться богатым, независимым и тотчас жениться на своей невесте? Словом, хочешь ты получить целое состояние взамен услуги, которую вы с Мартой можете мне оказать?

Хитрое лицо слуги осветилось радостью.

— Разумеется, г-н барон! Вы всегда ко мне были столь милостивы, что мы с Мартой готовы для вас на все, что угодно, кроме убийства,— прибавил он, впро­чем тихо и неуверенно.

— Дурак! Выдумал же, что я потребую от него убий­ства... Все дело в обмене. Я хочу получить ребенка кня­гини Валерии, а мой сын должен быть положен в колы­бель маленького князя.