Месть еврея

Рочестер Вера И.

Видя, что его попытка к примирению отвергнута, Рауль ограничился тем, что всматривался в Валерию, и порой ее дивная красота снова приобретала над ним свою силу. В такие минуты он упрекал себя, что поддал­ся подозрению, но при взгляде на Амедея в нем воскре­сали подозрения и злоба. В охлаждении жены к своему ребенку он видел доказательства сознания позора и уг­рызений совести. Впрочем, все эти чувства утихали пе­ред скорбью, которую он ощущал при мысли о близкой разлуке с матерью. Целые дни проводил он возле нее, ласками и заботами своими стараясь продлить ее жизнь.

Тяжелое предчувствие волновало между тем боль­ную. Что будет с Раулем, если до смерти матери

не произойдет благоприятной перемены в натянутых отно­шениях семьи? Что будет с Амедеем, если отвращение или равнодушие поселятся в сердце молодого отца? Ку­да мог увлечь князя его впечатлительный страстный ха­рактер, когда ее не будет, чтобы нежной рукой сдер­жать его порывы. В надежде предупредить всякие не­желательные случаи княгиня старалась сблизить моло­дых супругов, удерживая при себе Валерию и Амедея. Она думала, что таким образом, при явном и совершен­но искреннем проявлении привязанности, она охранит мальчика от заброшенности в будущем, сохранит за ним одновременно привязанность Рауля, для которого было священно все, что любила его мать.

Так прошло лето. Но силы княгини явно убывали, и не было никаких надежд на продолжение жизни.

В одно прекрасное утро, в августе месяце, Рауль пе­чальный и озабоченный гулял по саду в ожидании каре­ты, чтобы ехать к княгине. Он машинально сел на ска­мейку у фонтана и рассеянно взглянул на блестящую струю воды, падающую из пасти тритона, как вдруг внимание его было привлечено каким-то золотым пред­метом, видневшимся меж камней и ярко сверкавшим под лучами солнца. Рауль позвал садовника. Тот, не долго думая, прыгнул в бассейн и с большим трудом вытащил цепочку с медальоном, застрявшим между камней.

— Это золотая цепочка, ваша светлость, и на ней висит что-то,— удивленно сказал садовник и достал ме­дальон.

Рауль очень обрадовался, увидев медальон Валерии, таинственно исчезнувший два года назад. Каким чудом эта вещь, которую от считал украденной лакеем, за что тот был прогнан, каким чудом она оказалась здесь? Князь пошел к себе в кабинет и заперся. Если действи­тельно в медальоне не было ничего подозрительного, то он готов был поверить в правоту своей жены и сделать все, чтобы исправить свою ошибку и примириться с Ва­лерией. Он готов был поверить, что лишь случай придал его сыну сходство с ненавистным евреем. Сидя у стола, он взглянул на стоявший перед ним и недавно снятый портрет Амедея. В этом личике ничто не напоминало его или Валерию, но это еще ничего не значит...

С лихорадочным волнением принялся он разгляды­вать медальон, потемневший от долгого пребывания в воде, слегка побледневший и несколько попорченный. Он продолжал ощупывать его со всех сторон, но не на­ходил ничего. Медальон казался целым. Однако его по­дозрительность была возбуждена. Он взял перочинный нож и стал так сильно нажимать обратную сторону ме­дальона, что коснулся, вероятно, потайной пружины. Открылось дно медальона и в нем оказалась с одной стороны прядь волос, с другой стороны миниатюрный портрет. Глухой стон вырвался из груди Рауля: он уви­дел энергичное красивое лицо и большие черные глаза Самуила Мейера. Не оставалось никакого сомнения: он был гнусным образом обманут и обесчещен. Сравнение портрета Амедея с портретом медальона уничтожило всякие иллюзии. Оба лица были схожи черта в черту. Ребенок, которого он считал своим, оказался сыном ев­рея, и он был не властен отречься от него, лишить его похищенного имени. В душе Рауля поднималась буря, а безумная жажда мщения внушала ему мысль требовать себе право отвергнуть жену и ребенка на основании предательского сходства.

— Что надо? — спросил

он лакея, который появился в дверях кабинета.

— Княгиня чувствует себя очень худо и просит вашу светлость пожаловать как можно скорей. Сейчас прие­хал посланный от вашей матушки.

Рауль спрятал медальон в карман и как безумный бросился в карету.

Несмотря на всю свою слабость, княгиня по лицу вошедшего сына заметила, что в жизни его произошло нечто важное и что при всем старании сохранить внешнее спокойствие в нем проглядывала душевная мука.

Сердечная материнская тревога мгновенно возбудила силы умирающей, и движением руки она удалила всех из комнаты.

— Дитя мое дорогое, я вижу по твоему лицу, что ты только что вынес сильное потрясение,— сказала она сла­бым голосом, пожимая руку сына.— Пока я еще могу слышать тебя и давать тебе советы, скажи мне все, что гнетет твое сердце.

Эти слова рассеяли мнимое спокойствие Рауля и, спрятав лицо в подушках ее постели, он разразился судорожными рыданиями, но через несколько минут пос­ле этого припадка отчаяния, сделав над собой усилие, он поднял голову и дрожащим, задыхающимся голосом сообщил о своем открытии и показал матери обличитель­ный медальон. Со слезами на глазах смотрела княгиня на это неоспоримое доказательство измены.

— Что ты намерен теперь делать? — спросила она после минутного молчания.

— Что мне остается делать, если я желаю сберечь уважение к себе, как не привлечь ее к суду,— горько ответил он.— С помощью этого медальона я сумею ли­шить эту бесчестную женщину права носить мое имя.

Княгиня выпрямилась.

— Рауль, если ты меня любишь, если не хочешь от­равить мне последние минуты, ты этого не сделаешь! — с лихорадочным беспокойством сказала княгиня.— Душа моя не будет иметь покоя в могиле, если вся эта грязь ляжет на наше незапятнанное имя. Да и захочешь ли ты запятнать честь старого графа Маркоша, Антуанетты и ее мужа? Конечно, ты не можешь жить с Валерией, так разойдись с ней без огласки, не бесславя перед све­том ни ее, ни ребенка, неповинного в преступлении. Ди­тя мое дорогое! Я понимаю твои мучения, но тем не менее, умоляю тебя, предоставь месть Богу, прости, как Христос простил врагам своим, и милосердие Господне дарует тебе спокойствие и забвение.

Бледное прозрачное лицо больной слегка оживилось, ее большие глаза горели лихорадочным блеском, были с мольбой устремлены на Рауля. Сняв со своей шеи крест и медальон с таинственной записью, она произ­несла нежным, слабеющим голосом:

— Можешь ли ты на этом кресте поклясться умираю­щей матери, что никогда не сделаешь подобного скан­дала?

Растроганный, побежденный ее взглядом и голосом, Рауль опустился на колени и прижал к губам крест и холодеющие руки, которые держали его.

— Как ни тяжело мне это исполнить, но твоя пос­ледняя воля для меня священна. Из любви к тебе я клянусь этим крестом и памятью моего отца, что буду молча нести мой позор, никогда не разведусь с Вале­рией и не отвергну ребенка.

Луч радости озарил лицо княгини.

— Да благословит тебя бог, как я благословляю тебя, сын мой, за твою любовь и повиновение, а внут­ренний голос шепчет мне, что все выяснится, и ты сно­ва будешь счастлив. Теперь... — она вдруг замолчала, силы ее внезапно ослабели, и она упала на подушки.

На крик князя в комнату вбежали старая лектриса и горничная, а вслед за ними вошел священник, прие­хавший по желанию больной. Взглянув на княгиню, свя­щенник опустился на колени и стал читать отходную. Припав головой к. постели умирающей, Рауль, казалось, ничего не видел и не слышал.