Месть фортуны. Фартовая любовь

Нетесова Эльмира Анатольевна

— А медвежатник совсем смылся, или снова к шмарам слинял? — спросила Шакала. Тот головой кивнул:

— Смылся. Не вякнул ничего. Да куда он денется? Не дергайся! — указал глазами на стул.

— Он ботал, что в откол собрался? — спросила Капка Шакала.

— Нет! А с-чего бы его припекло?

— Мне вякал. Мол, все опаскудело. Хочет фраером заделаться!

— Воля его. Силой не держим…

— Выходит, верняк, что в отколы теперь без ожмуренья линяют? — спросила Задрыга.

— Все так.

Но под клятву на сходе иль на разборке. Без этого— ни шагу.

— Задрыга! И тебе понт обломился на последнем сходе! Секи! Теперь ты можешь…

— Заткнись! — прервал Глыбу Шакал. И оглядев фартовых, сказал строго:

— О том ни звука! Доперло?

Глыба сразу осекся. А Капку разобрало любопытство, что скрывает от нее пахан?

Но, сколько ни спрашивала, никто не обронил ни звука-

Тут еще Зло раздирало на Короля. Исчез куда-то? Ни слова не сказал. А куда смываются мужики по ночам? Понятно, к шмарам! Обидно стало. Даже не дождался, когда уедет она в Брянск. Хотя тогда он и вовсе из малины свалит, если уже не смылся совсем.

— Ну что за непруха? В один день — сразу двое смылись! — думает Капка, вглядываясь в темноту ночи за окном.

— Не дергайся! Короли молча не линяют! Да и барахло на месте. Возникнет! — угадал беспокойство Капки Глыба.

— Ты вот что, кентушка, хиляй сюда! Давай ваши дела обговорим, пека время есть, чтоб дальше дров не ломали. Иначе всех своих кентов посеешь, — предложил Шакал.

Задрыга удивилась, но присела напротив.

— Так вот, по первому делу настропали лопухи. Оно глупо сработано. По-шпановски. Не по-фартовому!

— Почему? — изумилась Капка.

— Не хотел тебя перед «зеленью» лажать. Но со своими должна обговаривать. Иначе попухнешь скоро! Вякни, зачем возникли к бабе, не проверив, одна канает или с хахалем? Тот кобель видел, кто возник? И коль на него лягавые выйдут, тут же расколется, кто его среди ночи выкинул и его кралю ожмурил? Большого ума иметь не надо, чтобы пронюхать, где Тоська канает? Выйдут на подземку. Возьмут менты на сапоги пару-тройку пацанов, те расколятся, где девка приморилась. И возникнут мусора в хазу, как гавно в прорубь! Доперло иль нет?

— Не расколятся!

— Если тебе и мне подземка грозила местью за Митьку, то поверь, без трамбовки ментам застучат нас!

— Значит, нам надо линять? — ахнула Капка.

— Вы взяли всю рыжуху. Бабу ожмурили. Это, если накроют вас, серьезная статья… Если бы сама Тоська, тут еще как-то. Групповое ограбление с убийством, это пахнет вышкой. Круто взяли пацаны! А тут еще и второе дел® такое же…

— Там нас никто не засек!

— А зачем? Вы сами на себя указали и сургуч поставили! — хлопнул слегка Задрыгу по лбу:

— На хрен вы письмо оставили?

— Он же его писал! Сам!

— Совсем дура! Ты

что, не врубилась, что и это дело попадет в прокуратуру! А там — пидеров нет! И «висячек» — нерасследованных дел, не любят. Начнут копать все. И выплывет, что пацаны в подземке шесть лет канали и того хмыря это не колыхало. И вот, когда они подросли, у него проснулась совесть. Он решил уйти из жизни. Но не просто так, а вместе с наваром, чтоб на том свете чертей музыкой забавлять, а покойников импортным

барахлом порадовать! Да в такое даже психи не поверят. Бухой допрет, кто ожмурил?

— А кто знает, что у него было?

— Да на судне, где он вкалывал, все про это знали. И барыги, какие сбывали за навар весь его товар. Кто у него в гостях был? Они! Вот они и вякнут, мол, договорились, условились, уладили. И ничего про пацанов и совесть не трехал козел! Опять в подземку. Достанут пацанов и тебя с ними! Это уже второй случай. Значит, устойчивый бандитизм…

— Это — месть!

— Со стороны пацанов! Ну, а ты при чем?

— Они сами не смогли бы!

— Вякнут, что имели возможность пожаловаться властям, и восстановили бы законность! Тут же не просто самосуд, а и кража. Но все бы ладно! Зачем письмо оставили? Зачем фонарь на себе зажгли? Такой дури не оставляют жмуры! Фартовым эти проколы непростительны! Секешь, Задрыга?

— Эх, лучше б я не возникала из Брянска! — выдохнула Капка грустно. И спросила:

— Выходит, не стоит нам к Данилкиным соседям рисоваться, а смыться в Брянск к Сивучу и Лангусту. Пока не поздно…

— Вот это верняк! И не возникайте, пока твоя «зелень» не созреет! Пусть уляжется в пределе шухер. Мы в гастроль свалим. Когда снимем навары — возникнем к вам.

— А Король? — глянула Капка на пахана.

— Он фартовый! Не плесень! Не хрен ему с вами канать! В дела ходить будет с нами. Фартовать с шиком, на большой. У тебя без дел он прокиснет!

— Слиняет и от тебя. В откол хочет! Так вякал мне! — сорвалось на всхлипе.

— «На понял» брал! Не свалит! Хотел, чтобы уламывала! А ты плюнь! — посоветовал Глыба и, встав из-за стола, увел Капку в ее комнату. И зашептался с нею, как когда-то давным-давно…

— Не колись! Держись, Задрыга! Даже когда на душе — козел бодает, виду не подавай. Фартовые гордых любят. Ради них идут на все. А чуть поддашься — чем файней шмары станешь? Они уступчивы, потому их не помнят. Будь спокойной. Не подавай вида, что ссышь его откола. Не спрашивай, не держи. Тебе всего шестнадцать! Весна твоя еще и на порог не ступила. Если свалит, пусть скорее, значит, не любил, не дорожил тобой. И хорошо, что это не запоздало обнаружиться, вовремя раскололся. Ты еще успеешь сердцу приказать. А чтобы легче было линяй в Брянск. Там скорей забудешься.