Месть Ледовой Гончей
Шрифт:
И Эльм берег. Тому помогала сила господина и следы его холодной магии. Раны жглись, раны болели, но от любой из них нормальный человек давно бы остался во льдах, а Гончая по-прежнему жил. Жил, несмотря на черных слуг подонка, спрятавшегося на корабле. Несмотря на пули и клинки тупоголовых корсаров, так или иначе столкнувшихся с Эльмом. Они не знали, как убивать Гончих. У них не хватило для этого ума.
Большинство из недоумков остались среди ледовых шипов так удачно подвернувшегося лабиринта, и теперь мороз превратил их в куски замороженного мяса. Бесполезного, холодного мяса, в котором
Звук голоса с корабля подарил Эльму надежду. Когда сопляк сбежал, просочившись, как шаркунье дерьмо, через собачью щель, – бывший циркач едва не отчаялся. Но когда вновь заработали двигатели собачьего ледохода – его переполнил животный ужас. Что, если собачья посудина уйдет прочь? Сколько недель, а то и месяцев, придется плестись за ним, чтобы отобрать у щенка компас? Хозяин легко заберет у него свой великолепный дар в наказание…
А ведь господин изменил жизнь Эльма. Ушли противные боли в животе, ушли сомнения и дурные мысли. Он подарил ему восхитительную жажду. Неутомимую, необоримую жажду. Ноздри силача раздувались, надеясь уловить запах того восхитительного пара, что поднимается на морозе от теплой крови. Ему нравилось смотреть в глаза тех, кто оказался на пути господина. Видеть, как в них появляется обреченное понимание, а затем и морозная корочка.
Но уже несколько дней он не мог добраться до спрятавшихся на корабле людей… Усиленная броня оказалась непроходимой преградой даже для Гончей. Любую другую посудину Эльм вскрыл бы без особого труда. Прорезал бы обшивку, проник внутрь и устроил знатное пиршество. Но капитан корсаров не поскупился на дополнительную защиту…
Впрочем, теперь они выбрались наружу.
Первую минуту после того, как один из запертых за железной броней ублюдков появился под солнцем Пустыни, Эльм по-звериному изучал корабль в поисках подвоха. Тогда-то и увидел, что за фальшбортом верхней палубы примостилась фигура в красном. Наверняка стрелок с дальнобоем.
– Давай поговорим! Ты же умеешь говорить? – хрипло орал здоровяк с ледохода.
Ледяной мир сверкал под ярким солнцем миллионами искр. Эльм прекрасно видел любые детали зубастой равнины, и глаза не болели от белого безумия. За это тоже надо было поблагодарить хозяина. Эти теплые сосуды, там, за железными бортами, наверняка страдают от рези ослепительного светила.
Эльм ненадолго показался из-за края ледового шипа, для того чтобы обозначить себя. Переговорщик заметил это движение. Наверняка тот, в красном, тут же взял Эльма на прицел. Силач хищно осклабился и вернулся в укрытие. Ну нет, собачий сын. Он выжил среди этих безумных, режущих лед как масло черных ублюдков. Что ему какой-то стрелок.
– Чего тебе надо? Мы можем договориться! – прокричал человек, в жилах которого текла горячая, восхитительная кровь.
– Чего? Чего? Не слышу! – ответил наконец Эльм. Прижавшись к шершавому льду, он улыбался. – Спустись вниз и поговорим! Но только один! Пусть этот собачий сын останется там, где сидит. Не думайте, что я его не вижу!
– Чего тебе надо? Я тебя не слышу! – еще громче проорал незнакомец.
Эльм лишь ощерился и покачал головой:
– Спускайся, теплый!
– Я не
Здесь рокот моторов чувствовался, но, конечно, не так, как на корабле. Что ж, это только на руку.
Пират решался почти минуту. Бывший циркач видел, как он о чем-то переговаривается с красным. Наконец их беседа закончилась, и корсар стал спускаться по трапу. К горлу подкатил комок, тело аж задрожало в нетерпении. Эльм прикрыл глаза, наслаждаясь предвкушением. Ох, как это будет чудно. Настроение мигом улучшилось.
– Слышишь меня? – Переговорщик остановился у траков.
– А?! Что?! Громче!
О, скорее же! Скорее!
Моряк продолжил спуск. Ступал он очень тяжело, вцепившись в поручни и пошатываясь. Налети из Пустыни буря – и первый порыв ветра сбил бы пирата вниз. Добыча сама шла в руки Эльма. Рот наполнился слюной.
На Эльма вдруг накатила мысль, что, может быть, не стоит идти на поводу у жажды. Ведь он здесь застрял только из-за собачьего компаса. Хозяину очень нужен его артефакт, и этот бандит мог достать вещь Радага. Просто нужно рассказать ему правду, и все.
Но как же хотелось вновь вкусить запаха теплой крови. Эльм нахмурился. Приказ хозяина был ясен, четок. С другой стороны, что случится, если он еще раз пустит кишки очередному морскому бродяге? Они никуда не денутся.
Если только корабль не уйдет.
Силач мотнул головой в растерянности. Оценил расстояние до палубы. Если сейчас сорваться на бег, то у ледохода он будет через минуту, может быть через две. Судя по тому, как перемещался переговорщик, – уйти корсар не успеет. Стрелок обязательно выстрелит. Может быть, попадет. Но смотря куда… Вдруг снаряд дальнобоя прилетит прямехонько в голову?
Эльм расстроенно засопел.
Тот ящик с указателем, оставшийся на борту корабля наемников, слишком тяжел. Без него будет непросто выследить в Пустыне этот собачий ледоход.
Кровь или компас?!
Гончая ощерился, не в силах выбрать. Он не сводил взгляда с приближающегося человека. Тот осторожно ступал на льдины, кутаясь в отороченный белым мехом воротник. Лицо переговорщика скрывал теплый шарф и черные из-за сетки очки.
Когда-то и Эльму нужны были подобные вещи. Но теперь он стал частью льда, частью холода, частью Пустыни.
Благодаря хозяину.
– Чего тебе надо?!
Эльм смотрел на добычу, понимая, что успевает. Что если он ринется к ней, вонзит крюк в брюхо человека и прикроется им от стрелка – то все получится. Пока кишки пирата замерзают на холоде, а глаза превращаются в льдинки, Эльм сможет отойти под укрытие шипов. Ноги задрожали от нетерпения. Облизнувшись, силач качнулся вперед.
Компас. Компас!
Силач мотнул головой, не сводя взгляда с моряка.
– Кто ты такой? – Человек закашлялся. Спазм скрутил могучее тело, и здоровяк чуть не упал на колени. – Кх-х-ха… Чего тебе надо от нас?!
– Компас, – решился Эльм. Он видел, как кровь бежит по жилам пирата. Он чувствовал ее сквозь провонявшую потом и болезнью грязную одежду корсара. Он видел ее теплые ручейки. Силач выплюнул струйку черной слюны.
Здоровяк отшатнулся, увидев ее. Легкий ветерок трепал мех его капюшона.