Месть Нофрет. Смерть приходит в конце
Шрифт:
– А Камени?
– Он идет с нами.
– Мне здесь страшно! – крикнула Ренисенб. – Даже при свете дня, когда меня окружают слуги, а в небесах плывет Ра. Я все равно боюсь!
Хори поспешил вернуться.
– Не бойся, Ренисенб. Клянусь, тебе нечего бояться. По крайней мере, сегодня.
– А потом?
– Нужно прожить этот день… и я клянусь, что сегодня тебе не угрожает опасность.
Женщина пристально посмотрела на него и нахмурилась:
– Но опасность угрожает всем нам? Яхмосу, отцу, мне? Ты просто считаешь… что я не первая в очереди?
– Постарайся не думать об этом, Ренисенб. Я делаю все, что в моих силах, хотя тебе может казаться, что я
– Понятно. – Ренисенб смерила его задумчивым взглядом. – Да, понимаю. Первым будет Яхмос. Враг дважды пытался использовать яд, но неудачно. Будет третья попытка. Вот почему ты не будешь отходить от него ни на шаг – чтобы защитить. А после него наступит очередь моего отца и моя. Кто может настолько ненавидеть нашу семью, что…
– Тише. О таких вещах лучше не говорить вслух. Верь мне, Ренисенб. Попробуй прогнать страх из своего сердца.
Она откинула голову назад и гордо посмотрело ему в лицо:
– Я верю тебе, Хори. Ты не дашь мне умереть… Я очень люблю жизнь и не хочу с нею расставаться.
– Не расстанешься, Ренисенб.
– Ты тоже, Хори.
– И я тоже.
Они улыбнулись друг другу, и управляющий отправился на поиски Яхмоса.
Ренисенб сидела на корточках и наблюдала за Кайт.
Кайт помогала детям лепить игрушки из глины, смачивая ее водой из пруда. Пальцы женщины мяли и формовали глину, тихий голос подбадривал двух серьезных маленьких мальчиков. Лицо Кайт было таким же, как всегда, – ласковым, некрасивым, бесстрастным. Пропитавшая дом атмосфера смерти и постоянного страха как будто совсем ее не коснулась…
Хори просил Ренисенб не думать, но никакая сила в мире не могла заставить ее выполнить эту просьбу. Если Хори знал имя врага, если Иса знала имя врага, то и она сможет его узнать. Наверное, неведение безопаснее, но разве можно с этим смириться? Она хотела знать.
Должно быть, все очень просто – проще не бывает. Совершенно очевидно, что ее отец не мог желать смерти собственным детям. Тогда остаются… Кто остается? Если отбросить предвзятость, то два человека – Кайт и Хенет.
Женщины, обе…
И у обеих нет явной причины для убийства…
Хотя Хенет их всех ненавидит… Да, вне всякого сомнения, Хенет их ненавидит. Она призналась в ненависти к Ренисенб. И разве эта ненависть не может распространяться на других?
Ренисенб попыталась представить, что творится в темных закоулках души Хенет. Жила здесь все эти годы, работала, заявляла о своей преданности, лгала, шпионила, сеяла раздоры… Пришла сюда много лет назад, бедная родственница знатной и красивой госпожи. Видела, как счастлива госпожа с мужем и детьми. Ее саму бросил муж, а ее единственный ребенок умер… Да, вполне возможно, так все и было. Вроде раны от удара копьем, которую однажды видела Ренисенб. Поверхность раны быстро затянулась, но внутри гниение продолжалось, так что рука раздулась и стала твердой на ощупь. А потом пришел лекарь и, прочтя нужное заклинание, воткнул маленький нож в твердую, раздутую, уродливую руку. Из раны хлынула зловонная жидкость… Так бывает, когда прочищают сточную канаву.
Наверное, нечто подобное происходило в душе Хенет. Печаль и боль угасли слишком быстро, а яд внутри остался, породив огромную волну ненависти и злобы.
Ненавидела ли Хенет Имхотепа? Нет, конечно. Долгие годы она обхаживала его, пресмыкалась, льстила… А Имхотеп безраздельно верил ей. Неужели подобная преданность может быть притворной?
А если Хенет была так предана хозяину, могла ли она намеренно причинить ему столько горя?
Но ведь можно предположить,
– Что с тобою, Ренисенб? – Кайт пристально вглядывалась в ее лицо. – Вид у тебя такой странный.
Ренисенб встала.
– Кажется, меня сейчас вырвет, – сказала она.
– Наверное, съела слишком много зеленых фиников… а может, несвежая рыба.
– Нет-нет, это не еда. Это ужас, в котором мы живем.
– Ах вот оно что…
Это было произнесено с таким безразличием, что Ренисенб удивленно вскинула голову.
– Но, Кайт, разве ты не боишься?
– Пожалуй, нет. – Кайт задумалась. – Если что-то случится с Имхотепом, о детях позаботится Хори. Он честный. Он сохранит их наследство.
– Это может сделать и Яхмос.
– Яхмос тоже умрет.
– Кайт, ты так спокойно об этом говоришь… Неужели тебе безразлично? То есть если умрут мой отец и Яхмос?
Кайт задумалась на мгновение. Потом пожала плечами.
– Мы обе женщины: так что давай начистоту. Имхотепа я всегда считала тираном и непорядочным человеком. А в истории с наложницей он вел себя просто возмутительно – позволил убедить себя лишить наследства собственную плоть и кровь. Я никогда не любила Имхотепа. А что касается Яхмоса… Он ничтожество. Сатипи каждый день им командовала. В последнее время, когда ее не стало, он сделался важным, раздает указания… Яхмос всегда предпочитал своих детей моим, и это естественно. Так что, если он умрет, моим детям это будет только на пользу – я так на это смотрю. У Хори нет детей, и он справедливый. Все, что случилось в доме… печально, конечно… но я тут недавно подумала, что, возможно, все и к лучшему.
– Как ты можешь так говорить… спокойно, хладнокровно? Если первым убили твоего мужа, которого ты любила?
На лице Кайт промелькнуло какое-то странное выражение. Она бросила на Ренисенб взгляд, в котором читались неодобрение и насмешка.
– Иногда ты прямо как Тети, Ренисенб. Ну правда, такой же ребенок!
– Ты не скорбишь по Себеку, – медленно произнесла Ренисенб. – Я это заметила.
– Послушай, я соблюдаю приличия. Я знаю, как должна себя вести недавно овдовевшая женщина.
– Да… тут тебя не в чем упрекнуть. Значит… ты… не любила Себека?
Кайт пожала плечами:
– С какой стати?
– Кайт! Он был твоим мужем… подарил тебе детей.
Лицо женщины смягчилось. Она посмотрела на двух маленьких мальчиков, занятых глиной, а потом на Анх, которая каталась по земле, что-то лопоча на своем языке и болтая маленькими ножками.
– Да, он подарил мне детей. За это я ему благодарна. Но каким он был на самом деле? Смазливый хвастун… мужчина, вечно увивавшийся за другими женщинами. Он не взял в дом сестру, как это принято, скромную женщину, которая приносила бы пользу всем нам. Нет, он ходил в дома, пользующиеся дурной славой, тратил там немалые деньги, много пил, требовал себе самых дорогих танцовщиц… Хорошо еще, что Имхотеп ему не доверял и Себеку приходилось строго отчитываться за все сделки, которые он заключал для поместья. Разве я могла любить и уважать такого мужчину? Что такое вообще мужчины? Они нужны, чтобы зачать детей, – и всё. Но жизненная сила передается через женщин. Это мы, Ренисенб, передаем детям все, что имеем. А что до мужчин – пусть они делают детей и рано умирают…