Месть под острым соусом
Шрифт:
Эти люди отняли у меня так много, но им и этого оказалось мало! Они снова нападают на меня, снова пытаются ударить побольнее. А я опять не могу им противостоять.
Разве я плохо работала? За что Николай уволил меня? Я же не скрывала свою судимость! Ну не узнала я его… А должна была? Мало ли в нашем городе Николаев Кузнецовых! Я же была уверена, что пострадавший стал инвалидом. Как я могла догадаться, что это – он, вполне здоровый и успешный?
Да, понимаю, что из-за меня Николай пережил несколько операций, не попал на олимпиаду и ушёл из спорта. Знаю, что он долго и тяжело
А я ещё не хотела верить девочкам, что он – самодур, которому плевать на людей. Идеализировала его… Глупая… Недаром говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Он – такое же чудовище, как и его расфуфыренная мамаша. Ненавижу! Их всех ненавижу!
С тяжёлым сердцем еду в детдом. Сегодня привычный маршрут даётся с трудом. Раздражают тётки, громко переговаривающиеся в трамвае. Нервирует наполнивший вагон запах селёдки. Хочется тишины и покоя. Просто поплакать, покричать, полежать, глядя в одну точку. И трамвай, как назло, ползёт медленно, растягивая мои мучения.
Судьба делает виток и возвращает меня туда, откуда началась моя жизнь на свободе. Я снова без работы и денег. С той лишь разницей, что за прошедшие месяцы я самонадеянно поверила, что имею право на счастье. И даже коснулась его кончиками пальцев. Знала же, что, когда пробивает полночь, карета всегда превращается в тыкву...
Общение с Мироном даётся как никогда тяжело. Я – плохая актриса, мне не удаётся скрыть от него своё состояние.
– Маша, тебя кто-то обидел?
Маленький светлый человечек привычно обвивает ручками мою шею и трётся щекой о щёку.
– Я тебя защитю и никому не дам обижать!
– Знаю, мой хороший, что ты – мой защитник.
Как много я готова отдать, чтобы забрать его к себе! Мне больше ничего не надо для счастья… И малыш об этом грезит не меньше меня. Но…
Мне пора распрощаться с мечтами и спуститься с неба на землю. Такой, как я, никогда не доверят опеку над ребёнком. Социальные службы считают, что мальчику лучше жить тут, в атмосфере насмешек, презрения и нелюбви, чем с такой матерью, как я. Но это же чудовищно несправедливо!
Судьба снова и снова испытывает меня на прочность…
Глава 18
Николай
Разговор с Алёной никак не выходит из головы. Чем больше думаю и перебираю в памяти её слова, тем больше мне не нравится ситуация. Родители никогда не рассказывали подробности, что стало с девицей, которая сбила меня. Я знал только, что она пыталась избежать наказания, прикрываясь какими-то липовыми справками, и что у неё был какой-то серьёзный покровитель. Но родителям удалось добиться справедливого приговора.
Мне был важен факт, что её осудили, что моя испорченная карьера и физические страдания не остались безнаказанными. А всё остальное казалось незначительными деталями.
То, что рассказала Алёна, легко укладывается в ту картину, которая
Но вряд ли сама беременность была выдумана – разве такими вещами можно шутить? Тем более, что это можно проверить. К тому времени, как состоялся суд, мне уже сделали две операции и началась реабилитация. Уже стало понятно, что я буду ходить и даже бегать. Более того, была надежда вернуться в большой спорт. Так почему мышь так удивилась, что я – не инвалид? Родители скрыли реальное положение дел? Но суд ведь наверняка затребовал справки, иначе на каком основании судья мог вынести приговор?
Всему можно было бы найти объяснение, если бы ей не дали семь лет. Я же не идиот, чтобы не понимать, что моё состояние здоровья никак нельзя было трактовать, как тяжёлое, и ни о какой инвалидности речи не было. И что в любом обществе беременность является смягчающим обстоятельством, даже если и не было никакого обморока в момент аварии. Так почему приговор был настолько суровым?
Мои обиды и претензии – это всего лишь эмоции. А судья должен судить беспристрастно. И как я ни кручу, всё больше вопросов хочется задать маме. Ведь именно она занималась судом, а отец только финансировал адвоката и моё лечение.
Алёна права – мне нужно всё выяснить, чтобы спать спокойно. Не верю в то, что родители повлияли на решение судьи, потому что не вижу никаких мотивов. Но я должен убедиться, что если судья вынес не совсем справедливый вердикт, то это решение лежит на его совести и моя семья к этому не причастна.
Мама встречает меня обычной болтовнёй обо всём и ни о чём конкретно. Из-за занятости на работе я нечасто заезжаю к родителям просто так повидаться и пообщаться. Приходится выслушивать новости сначала мамины, потом всех наших родственников, потом её подруг и даже соседей. И лишь когда родительница делает небольшую паузу, придумывая, что бы мне ещё рассказать, я завожу разговор, ради которого пришёл.
Я не знаю, что хочу от неё услышать. И даже не могу объяснить, почему мне так важно узнать правду. Интуитивно чувствую, что она мне не понравится. Реакция мамы с первых же фраз подтверждает худшие опасения, и я понимаю, что не готов к такому повороту событий.
– Сыночек, ну я же тебе говорила уже, что сделала всё, чтобы эту девку наказали как следует. Конечно, не всё в моих силах, выше головы не прыгнешь. И судья трусливым оказался, мог бы и восемь лет дать – статья-то позволяла. И начальница колонии оказалась нерешительной дурой.
Что она несёт? Что. Она. Несёт. Что?
Возникает ощущение, будто меня вывернули наизнанку. Иными словами описать происходящее со мной я не могу. Неужели Алёна права?
Часть меня всё ещё не верит. Это же моя мама! Моя правильная и добрая мама. Она не могла, она просто хорохорится и пытается раздуть свою значимость. Но другая часть уже сдалась и теперь жаждет подробностей, которые скинут меня в пропасть.
– Какого чёрта ты вообще стала вмешиваться в это дело, мама? Пусть бы всё шло так, как шло! На то суд и существует, чтобы судить объективно!