Месть
Шрифт:
Лицо Джона выразило искреннее удивление. Он машинально поискал в пепельнице сигарету, хотя уже вытряхнул оттуда окурки.
— Ты считаешь, что ребенок завтра пойдет в школу, и это после всего того, что ей пришлось пережить? Ты и правда этого хочешь? Ты меня поражаешь, Лилиан.
— Не говори так. Ведь ты сказал это только затем, чтобы позлить меня. — Она вздохнула всей грудью. — Да, завтра она пойдет в школу. Если сейчас начать опекать ее, как младенца, запереть ее дома и начать танцевать вокруг нее на цыпочках, то дело кончится тем, что она начнет бояться собственной тени. Пусть
— Как скажешь. Как скажешь. — Он отвернулся к кухонному шкафу и начал выставлять на стол тарелки. Проходя по темному коридору в комнату Шейны, Лили представляла себе, как ее будут арестовывать. Она видела очень явственно, как к их дому подъезжают полицейские машины и все соседи сбегаются посмотреть на это зрелище. Она представила себе, как заплачет Шейна, когда мать будут уводить в машину с руками, скованными наручниками за спиной. Забывшись, Лили так сильно сдавила крохотного щенка, что тот жалобно заскулил и попытался вырваться.
Лили тихо вошла в комнату и нежно дотронулась до плеча Шейны. Девочка лежала в кровати, закутавшись в одеяло. Видно было только ее личико, такое юное, такое хрупкое, такое нетронутое, такое чистое. Повернувшись на спину, Шейна открыла глаза и, увидев мать, рванулась к ней. Лили положила щенка к ней в ноги.
— Вот твой новый приятель. Как он тебе нравится?
— Ой, какой хорошенький. Что это за порода? Он такой маленький. — Она взяла щенка на руки, поднесла его к лицу и потерлась носом о его нос. — Он мне страшно нравится. Ой, какая прелесть. Это мальчик или девочка?
— Это итальянская борзая, девочка, прямо как ты у меня. Ты должна ее как-то назвать. Но сначала набрось на себя что-нибудь и пошли обедать. Папа все приготовил, и с кухни несутся умопомрачительные запахи.
Лили и Шейна в течение нескольких секунд уничтожили содержимое тарелок, почти ничего не оставив Джону, но он заверил, что хорошо поел во время ленча и ему вполне хватит. Щенок весело скакал по полу вокруг стола, потом остановился, присел на корточки и сделал лужу.
— Я привезла из того дома всю твою новую одежду. Она в машине, — сказала Лили, собрав со стола и унося на кухню тарелки. Джон уже устраивался у телевизора. — Ты можешь надеть что-нибудь из этих вещей завтра в школу.
Оглянувшись, чтобы посмотреть, какова будет реакция Шейны, она была поражена: девочка составила грязную посуду в раковину и мыла ее. Раньше Шейна делала это только после хорошего скандала.
— Ладно, — проговорила Шейна, глядя на щенка, который терся у ее ног. — Давай назовем ее Принцессой Дай, нет, она будет Леди Дай. Знаешь, это как в фильме «Леди и бродяга», там была принцесса Дай. Эй, Дай. Иди ко мне, Дай. Подойди к своей мамочке. Ко мне, моя маленькая принцесса.
Вымыв посуду и убрав тарелки, Лили с Шейной уединились в комнате девочки на весь остаток вечера. Лили помогла дочери выбрать костюм на завтрашний день, а потом, усевшись сзади Шейны на ее маленькой кровати, расчесала длинные волосы дочери. Лили пыталась проникнуться теми чувствами, которые испытывала Шейна. Наконец Лили бросила щетку и обняла дочь. Шейна положила голову на грудь Лили. Лили начала гладить брови,
— Когда ты была маленькая, — прошептала она, — я всегда так ласкала тебя перед сном, помнишь?
— Да, — тихо ответила Шейна.
— А ты помнишь, как однажды на Рождество ты нашла в шкафу все свои подарки, развернула их и наигралась вдосталь? Самое главное, что никто так ничего и не понял, я просто умирала от смеха, когда узнала об этом. Ты была такой проказницей.
— Да.
— А помнишь, как мы с тобой катались на роликах и случайно заехали в душевую к каким-то мальчишкам и перепугали их до смерти?
— Я помню. Ой, а помнишь, как бабушка однажды по ошибке забрела в мужской туалет в кинотеатре, а нам было неудобно идти за ней самим и мы попросили, чтобы ее вывела оттуда билетерша? А бабушка не могла выйти, потому что у нее за что-то зацепился пояс и она страшно перенервничала. Это было так смешно.
— Да, — отозвалась Лили. Но ни она, ни Шейна не были в состоянии смеяться. Они разучились смеяться, словно это был иностранный язык, на котором они когда-то бегло говорили, а теперь едва понимали.
— Ты сможешь сейчас уснуть?
— Нет.
Лили вышла и вернулась с таблеткой, одной из тех, что им дали в госпитале, — это было снотворное. Лили протянула Шейне таблетку вместе со стаканом воды.
— Хочешь я останусь и буду спать с тобой? Пойдем со мной в мою постель.
Приняв таблетку, Шейна взяла на руки щенка, прижала его к своей шее и повернулась на бок, уставившись в стену.
— Я буду спать здесь.
— Тебе не обязательно завтра ходить в школу. Я подумала, что это поможет тебе избавиться от мрачных воспоминаний. Но если тебе тяжело, то лучше не ходи туда.
— Я буду в полном порядке, мама.
Уходя, Лили поцеловала ее и прошептала:
— Жизнь идет своим чередом. Это, конечно, банально, но это истинная правда.
Лили вернулась в спальню и одетая упала на кровать поверх покрывала. Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. Стоило ей закрыть глаза, как она начинала неумолимо проваливаться в темноту, но, каждый раз сопротивляясь, открывала глаза, взглядом отыскивая вокруг знакомые предметы. Если бы у нее была веревка, думала она, то один конец она бы привязала к ночному столику, а другой обмотала вокруг талии, тогда она могла бы спокойно уснуть и не рисковала при этом упасть в черную яму. Во всяком случае, она могла бы тогда легко выбраться по веревке из любой пропасти. Он мертв, а она жива. Однако в мрачном Зазеркалье ее сновидений он не умрет никогда. Дверь в спальню Шейны была приоткрыта, и она слышала, что Джон разговаривает с дочерью. Голоса их звучали глухо.
Глядя в потолок, Лили слышала, как он вошел и тихо прикрыл за собой дверь.
— Оставь дверь открытой, — попросила Лили. — Я хочу слышать, вдруг Шейне что-нибудь понадобится.
— Сейчас открою. Я просто хочу поговорить с тобой, а потом пойду спать на диван. — Он помолчал, прислонившись к двери, сцепив за спиной руки, голос его звучал глухо. — Что мы теперь будем делать?
Лили повернулась на бок и посмотрела на него.
— Продолжать жить, Джон. А что мы можем еще сделать?