Место под солнцем
Шрифт:
Халиф затянулся в очередной раз и с улыбкой посмотрел на Валентина.
— Приятно, когда кто-то верит в твой успех, сынок, но намного приятнее, когда в тебя никто не верит. Тем больше удовольствия ты получишь, преуспев. Можешь идти. Хотя… нет. Еще кое-что. Исключительно в воспитательных целях. Северин, покажи месье Бруку, что бывает с собаками, которые предают своих хозяев.
Змей размахнулся и наградил Валентина знатным апперкотом, который сделал бы честь профессиональному боксеру. Гость беспомощно взмахнул руками, но равновесие удержать не смог и плюхнулся в бассейн, подняв кучу брызг.
— Отвези его в больницу, — сказал Ливий, когда Валентин выбрался из воды и сел на землю, прижимая ладонь к окровавленному лицу. — Так, по-твоему, выглядит воспитание?
— Ничего я ему не сломал, — начал оправдываться Северин. — А зубы у него крепкие. Если какой-нибудь и выпал, пусть нырнет и поищет.
— Выполняй то, что велено. Меня до обеда не беспокойте.
***
Северин позвонил около полудня и сказал, что к обеду не явится, сославшись на личные дела. После смерти матери его отец женился снова, на этот раз выбрав темную эльфийку благородных кровей. Она, в отличие от матери Змея, сильной и властной женщины, была тихой и покладистой и большую часть времени посвящала заботе о пятерых сыновьях. Иногда Северин приводил их с собой на ужин, и Ливий удивлялся, какими разными могут быть дети, выросшие в одном доме. Фраза «я должен разобраться с личными делами» в случае друга означала, что он решает стотысячную проблему кого-то из братьев. Они постоянно ввязывались в неприятности, одна другой хуже, и требовали денег. «Даже зубы не могут почистить без посторонней помощи», — как-то сказал Северин. Халиф ответил, что его братья давным-давно повзрослели, и пора бы доходчиво объяснить им, что мужчины самостоятельно решают свои проблемы, будь то конфликт с конкурентом или недостаток денег. Будь на их месте женщины — другое дело. Змей пожимал плечами, и глубоко внутри Ливий был с ним согласен. Младшие братья, пусть бы и сводные, всегда остаются братьями, а семья всегда остается семьей. Мелким сучатам здорово повезло — хотя бы одного из детей Назари-старший воспитал настоящим мужиком.
— Теперь я понимаю, как ты можешь столько есть и оставаться таким худым, — сказала Тара, положив в свою тарелку пару ложек жаркого с бараниной. — Если бы я трахалась трижды в сутки, то имела бы модельную фигуру.
— Мне нравится твоя фигура.
— Когда ты официально представишь меня потаскушке-наложнице Гвендолен?
— После того, как приедет Владимир. Мы втроем отправимся в гости к Брике. Ты знакома с ней?
Эльфийка тщательно прожевала мясо и запила его вином.
— Кто же не знаком с Брике. Я часто у нее гостила, но не припомню, чтобы там была Гвендолен.
— Скорее всего, ты знаешь ее в лицо. Высокая, кожа цвета кофе с молоком, длинные кудрявые волосы, зеленые глаза.
— Жрица сладострастия?
— Полукровка. Темная эльфийка по матери.
— Ах, вот оно что. Полукровка мне не соперница. Если у нее грудь не больше моей, конечно. — Тара широко улыбнулась, отвлекшись от еды. — Шучу.
Ливий отделял рыбу, запеченную с овощами, от костей.
— Вы найдете общий язык. Она далеко не глупа, прекрасная собеседница, и чувство юмора у нее отличное.
— Верю. — Эльфийка помолчала. — Но тебя в ней интересует только тело, так?
— Мы близкие друзья. Говорили о том, чего не знала даже Эоланта.
— Не будь дураком. Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Вы смотрите на них и думаете только о том, как бы потрахаться.
Ливий отложил вилку и отодвинул от себя тарелку с рыбой.
— Ты мне очень дорога, Тара, — сказал он. — Я люблю смотреть на тебя, когда ты спишь. Ты похожа на мою младшую сестру. Она часто сбрасывала одеяло на пол посреди ночи, и я несколько раз заглядывал к ней в спальню для того, чтобы укрыть ее заново: она быстро простужалась, особенно осенью и весной. Ты тоже сбрасываешь одеяло, и я поднимаю его, хотя в наших широтах простудиться сложно. Я смотрю на тебя и думаю, что ушел во тьму, но все еще могу найти дорогу к свету. И вижу ее, пусть и издалека. Я боюсь, что когда-нибудь мое сердце превратится в камень, и при взгляде на женщину я буду видеть не существо из плоти и крови, а
Тара, успевшая отправить в рот ломтик картошки, поспешно проглотила его и вытерла губы салфеткой.
— Что это было? — подняла брови она. — Ты признался мне в любви?
— Я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что. Если я скажу, что ты должна уехать на другой конец света, не взяв даже зубную щетку, ты подчинишься. Даже если на часах будет два часа ночи. Ты уедешь, не говоря никому, куда направляешься, и будешь сидеть тихо, как мышка, до тех пор, пока я тебя не найду.
— Почему я должна уезжать?
— Я хочу, чтобы ты дала мне обещание. Большего не требуется.
Эльфийка вернулась к еде.
— Пообещаю, если ты расскажешь, с какого перепугу ты об этом заговорил.
— За пару дней до того, как заявившиеся в мой дом полицейские одели на меня наручники и отправили в камеру предварительного заключения, а потом посадили на десять лет, ко мне пришел Азим. Тот самый, которого потом убил Насир. Он сказал, что назревают крупные неприятности, и я должен быть начеку. Посоветовал отложить, а еще лучше — отменить сделку с козлом-извращенцем, который хотел купить шведских проституток. Но я его не послушал, Тара. Я рассмеялся ему в лицо и сказал, что ни один сукин сын в этом городе не посмеет меня предать. А трусам рядом со мной не место, и он может идти на все четыре стороны. Я выгнал его, но внутренний голос шептал, что я совершаю ошибку. Конечно, сделку отменять я не стал, но сказал Эоланте, что ей нужно уехать. Она отказалась. Мы поссорились, и она ушла из дома в начале десятого вечера. Отправилась к Гвендолен, как я узнал позже, когда та набрала мой номер и минут пятнадцать ругала меня на всех известных ей языках, объясняя, какой я идиот. Наутро после того, как меня арестовали, Эоланта вернулась домой. Увидела разбитые стекла, развороченные полицейскими шкафы, испачканные грязью от ботинок ковры. Она позвонила Северину, но его не было в городе. Потом позвонила Насиру, и он сказал, что она должна прямо сейчас сесть в машину и приехать к нему. Эоланта положила трубку, ответив, что возьмет пару-тройку вещей. Если бы она в ту же минуту вышла из дома, то разминулась бы с прихвостнями Фуада и была бы жива. Ты обещаешь уехать немедленно и без вопросов, если это понадобится?
— Обещаю. Но скажу то, что уже говорила, и так часто, что мозоль натерла на языке. Твоя Эоланта не была дурой. И невинной барышней, которая боится помять платьишко, тоже. Она была бабой с яйцами, которым позавидует любой мужик в этом городе. И уж точно знала, на что идет. Она понимала, что между скромным клерком в занюханной конторе и работорговцем есть разница. Если ты встречаешься с последним, то проблемы неизбежны. Даже я понимаю, что ты не сможешь защитить меня от всех неприятностей в двух мирах, особенно из тюрьмы. А она понимала это еще лучше. Перестань винить себя, дружок. Эоланту это не воскресит, и вряд ли ты внезапно станешь законопослушным гражданином. — Тара доела жаркое и принялась за салат. — Ты на полном серьезе думаешь, что прислушался бы к предупреждению того парня? Да ты бы, скорее, заключил три таких сделки. Ты сдохнешь от скуки через месяц после решения начать спокойную жизнь. Ты уже подыхаешь от скуки и проклинаешь меня за дурацкий план не вмешиваться в дела Фуада.
— Ничего страшного. Надолго это не затянется.
— Это я и имела в виду. Если ты провел хотя бы один день в покое и не надрал кому-нибудь зад, то время потрачено зря. Великая Тьма сотворила тебя мудаком с красивой мордашкой, главная эротическая фантазия которого — отыметь весь мир. Как ты сам часто повторяешь, такова твоя природа.
Ливий позвонил в серебряный колокольчик, и слуги убрали со стола остатки обеда.
— Кофе, господин? — обратился к Халифу один из них.
— И десерт, пожалуйста.