Место явки - стальная комната
Шрифт:
— Неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцевать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины?.. Нет, нет, это не может быть. Они должны же знать, как мне хочется танцевать, как я отлично танцую и как им весело будет танцевать со мною…
Бруно заиграл на скрипке, и Карин закружилась по сцене. Она танцевала, приостанавливалась и в паузах говорила текст Наташи Ростовой, как бы обращаясь через сцену к Экману — Болконскому:
— Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала… Но вы видите, как
Пока Карин произносила свой монолог, Эрвин открыл портфель и стал передавать свертки с продуктами Креппелям и Эрне. Здесь было мясо, масло, кофе. Эрна с наслаждением обнюхала пакет с кофе. Креппели отдали деньги за мясо.
— Артист должен быть сытым, — шепнула Эрна, посылая Грюне воздушный поцелуй.
— Ты настоящая артистка, — возвратил Эрвин поцелуй.
Карин кружилась по сцене, а Стен одновременно говорил текст Болконского:
— Эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь и месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость… Если тур закончится возле меня, и она подойдет ко мне, то она будет моей женой…
Карин сделала последний изящный оборот и остановилась напротив Стена. Сияя, она сказала ему:
— Извините, нам совсем не дали поговорить.
Мелодия вальса, под который Карина танцевала на сцене, продолжает звучать, но теперь мы не можем сказать с точностью, какие именно инструменты рождают эти берущие за душу звуки. То ли голубое небо поет, то ли проплывающие в небе густозеленые, в синих тенях, кроны деревьев, а может быть, музыка эта звучит в сердцах Стена Экмана и Карин Хольм, которые едут на велосипедах по старому приморскому парку. Стен помолодел, будто свалился с плеч груз его нелегких забот, и сам себе — и нам тоже — кажется он сейчас совсем другим, открытым и восторженным.
— Вы чудо, Карин! Говорит Стен. — Когда вы с отцом, помните, подъехали на машине на Тегнера, я вдруг смотрю, нет, сначала я почувствовал — взгляд… Только взгляд. Смотрю: взгляд и больше ничего. Наташа Ростова прибыла к театру в полицейской машине. Разве не чудо!
— И вы тогда почувствовали?.. Я тоже. Я подумала: мы наверняка познакомимся. Так и вышло. Но если папа узнает, что с полицейской машины я пересела на велосипед, он задаст трепку!
Потом они ехали молча. Неподалеку о берег плескалось море, скрипел песок под колесами, мягко шумели деревья.
Редкие прохожие удивленно оглядывались на счастливую пару.
В маленьком кинотеатрике Карин и Стен, сидя рядом, смотрят на экран. Идет хроника: события на Восточном фронте. Немецкие солдаты вешают партизан. Выбиты ящики из под ног, тела качаются на веревках. Среди них одна — женщина.
Глаза Карин распахнуты от ужаса. Она невольно прижалась плечом к плечу Стена.
Потом на экране замелькали титры художественного фильма. Очаровательная Марика Рокк в расклешенной юбочке едет на велосипеде и поет песенку. Подружки
Стен и Карин пробираются между рядами к выходу, сопровождаемые недовольными взглядами других зрителей…
Идут по улице.
— Я столько видел в своей жизни, — тихо говорит Стен, — что мне иногда кажется, что я живу сто лет, не меньше. В Испании из моего отделения в живых остался я один, Все погибли, и все погибали на моих глазах. Какие были ребята!
Карин молча слушала, потом осторожно спросила:
— У вас есть семья?
— Жена? — уточнил Стен, — Она умерла при родах. Когда я вернулся, ее уже не было. Не уберегли. А может, просто судьба. У меня сын! — с гордостью сказал Стен. — Моя мать назвала его Оскаром.
— Помните, маленькая княгиня как раз умирала при родах, когда Болконский вернулся с войны. И остался сын, Николушка…
— Да-да, как вы сразу это подметили, — удивился Стен. — Даже Карл не обратил на это внимания.
— Вы дружите с Карлом?
— Ближе у меня человека нет.
— А сын?
— Он еще маленький. Мы пока только идем навстречу друг другу. Я не хотел бы умереть сейчас. Я хочу быть рядом с сыном, пока он не станет все понимать. Я хочу передать ему, что есть во мне…
— Я пришла, — сказала Карин, остановившись у подъезда своего дома.
— Быстро стемнело, — огорченно произнес Стен.
Он стоял перед девушкой: чуточку растерянный большой ребенок, совсем не похожий на упрямого, волевого и смелого человека, каким его знали в театре.
Карин на мгновение прижалась к нему и, поднявшись на носки, поцеловала в щеку.
— До завтра! — сказала она, махнув рукой из подъезда.
Стен идет по песку вдоль моря, а перед ним резвится маленький Оскар.
— Папа, — кричит мальчик, — а море было всегда?
— Всегда. И деревья были всегда, и небо.
— А мы поплывем на пароходе?
— Конечно, поплывем.
— А когда?
— Когда кончится война.
— А это скоро?
— Не знаю.
— Бабушка сказала, я еще буду маленьким, а война кончится. Ты сегодня снова уедешь? — спросил Оскар.
— Уеду, потом приеду. Пошли домой, бабушка волноваться будет.
— Возьми меня в город…
Стен прижал мальчика к себе:
— В городе сейчас плохо…
Карин сидела перед зеркалом в гримерной, а Астрид колдовала над ее прической, примеряя шиньон — русскую косу.
— Ну что, нашел отец убийц — спросила Астрид.
Карин неопределенно пожала плечами.
— Ох-хо-хо! Времечко! — вздохнула Астрид.
— Но ты-то не унываешь, — заметила Карин.
— Хочешь совет? Чаще улыбайся! Вот плохо тебе, хоть в петлю лезь, а заставь себя улыбнуться — сразу легче станет. Это мне один пожилой господин дал такую рекомендацию. Когда он сообщил, что больше мы встречаться не будем, я по его же рецепту улыбнулась. Все в порядке! Он даже похвалил меня на прощание.