Место
Шрифт:
Глаза его блестели, румянец расплылся по всему почти лицу. «Маньяк, — подумал я, — и стремится к всемирности. Настойчив, но, к счастью, неопытен и разболтан, как и я ранее». Ну почему же неизвестно? — сказал Виталий. — Я слышал какую-то историю о том, что немецкой разведке удалось похитить статистические данные о советских евреях.
— В том-то и дело, что утечка информации была умышленная, — крикнул Пальчинский, — да и к тому же речь шла не просто о выдаче информации, но и о физической выдаче для начала видных советских евреев… Михоэлса и так далее… Но помешала война… Человек, занимавшийся этим, потом был расстрелян
— Мы служим не лондонской «Таймс», а России, — сказал Виталий. — Наша задача — борьба с антисемитизмом легальным, законным путем. Мы не антисоветчики. А от ваших сведений попахивает политическим бандитизмом и идеологической спекуляцией.
— Вот как, — сказал Пальчикский, разом преобразившись, так что лицо его искривилось гримасой и в голосе явилась та самая хрипотца, которая характерна для гневливой мании. — Вот как, — повторил Пальчинский, — ваша деятельность напоминает мне легальный онанизм в психлечебницах, — и он захохотал.
— Пальчинский, — крикнул Виталий, — здесь женщины! Я тебе морду набью!…
— Только попробуй, — разошелся Пальчинский. — А где же наш вождь, этот нестареющий юноша Иванов? (Отсюда я сделал вывод, что Пальчинский, не знавший об аресте Иванова, давно уже не был в организации имени Троицкого либо вообще бывал здесь наскоками. Иванова он явно не любил, претендуя, очевидно, сам на роль лидера.) Вот уж у кого физический недостаток, — продолжал Пальчинский, — хоть в него и влюблена некая особа и, казалось бы, в таком недостатке надобности нет…
— Мерзавец! — крикнула Маша, побледнев.
Я тоже, кажется, сразу побледнел, ибо почувствовал на лбу холодок и почти в забытьи бросился к этому Пальчинскому. Но наткнулся на Анненкова, который встал между нами.
— Не надо, — сказал Анненков, поглядев на меня с какой-то дрожащей (у него дрожали губы) улыбкой. — А вы уходите, — повернулся он к Пальчинскому.
— Ну хорошо же! — крикнул Пальчинский. — Я выхожу из вашей ничтожной организации…
— А вы давно уже из нее исключены, — отозвалась Лира. (Вот почему Маша назвала пятерых, а не шестерых.)
— Ах, так! — крикнул Пальчинский и вдруг сделал непристойный жест.
— Он безусловно провокатор, — сказал Виталий, когда Пальчинский, после совершения непристойности, ушел (вернее, выбежал в том же почти темпе, что и вбежал), — он провокатор, и к тому же лечится в психбольнице.
По опыту своему я знал, что стандартный скандал, присущий всякому подобному политическому сборищу тех времен, уже прошумел, а следовательно, ничего более здесь не будет и остаток вечера пройдет тоскливо и скучно. (Правда, первоначально здесь произошло столкновение с Колей, но я понимал, что столкновение это случайно и скорей носит личный оттенок, а значит, им дело не ограничится.)
— Пойдемте, — шепнул я Маше.
— Да, — сказала она, — пойдемте… Какая мерзость, — добавила она, не удержавшись.
Мы попрощались и вышли. Никто нас не удерживал и не удивился нашему уходу. На улице уже темнело, шел дождь, однако, судя по всему, начался лишь недавно, поскольку дорога не успела размокнуть и в колдобинах лужи были незначительные, только начинали образовываться. Маша шла, угрюмо
— Скоты, — сказала Маша, не отнимая у меня своей руки, — кроме Саши Иванова (у меня от ревности заныло сердце), кроме Саши, в организации нет порядочных людей… Для такого святого дела нельзя найти честных, порядочных людей… Даже Анненков… юродивый… Здесь Коля прав, хоть и вел себя по-хамски. Сейчас придем, вы с ним поговорите… Глупо получилось… Коля ведь мальчик добрый, честный, но оттого, что вокруг все так… Да и я глупо себя вела, — в раскаянии говорила Маша.
— Я с ним обязательно поговорю, — сказал я. — Он поймет. — И, совсем уж от всего этого осмелев, я осторожно начал массировать пальцами Машины пальчики, повторяя про себя: «Вкусные пальчики… Ах, какие вкусные пальчики…» Возбудив себя мыслями и прикосновением, я вдруг захотел попробовать эти пальчики губами, но на это уже не решился и даже, испугавшись таких мыслей, совершенно ослабил свои прикосновения, на что, к радости моей, Маша обратила внимание, как-то искоса и неодобрительно глянув на меня. «Женщина все чувствует, — подумал я, — все, что касается ее души и тела. Малейший штришок. Ах, какой я глупец…» Несмотря на оставшийся позади скандал и выходку Пальчинского, у меня было радостно на душе, и эта прогулка под дождем к блещущей впереди вечерними огнями трамвайной остановке по разбитой колдобинами дороге была самая счастливая в моей жизни…
Но на городской квартире журналиста нас ждал сюрприз: Коля даже и не приходил.
— А куда же он делся? — в волнении сказала Маша. — Вряд ли при его характере он поедет на дачу после ссоры с родителями.
Меня тоже охватило волнение, но повод у меня был еще более серьезен. Первое же, что пришло мне в голову, было и наиболее вероятным, и наиболее опасным. «А если Коля, взбешенный ссорой с любимой сестрой, растерянный от ссоры с родителями, вышедший из-под моего контроля, ибо я остался в компании ему враждебной и тем самым, по его юношеским представлениям, предал его, а если Коля, оказавшись в таком коловороте, кинулся искать Щусева самостоятельно и более мне не доверяя?… А если он нашел его и вся история с доносом выплыла?»
— Маша, — сказал я, — надо к той старухе… К Марфе Григорьевне, что ли… (фактически, как известно, ее звали Марфа Прохоровна).
— Вы думаете, он там? — тоже волнуясь, но, разумеется, не понимая истинных причин моего волнения, сказала Маша.
— Возможно, — ответил я. — Сейчас темно, поздно. Я, пожалуй, дорогу не найду один.
— Я конечно же с вами, — сказала Маша и обернулась к квартирной домработнице Клаве, которой тоже передалось наше волнение, сказала: — На дачу пока не звоните, не надо родителей волновать.
Марфа Прохоровна жила неподалеку, но чем ближе мы подходили к явочной квартире группы Щусева, тем нерешительнее становились мои шаги. Лишь на улице, охлажденный ночным ветерком, я понял ту ясную, казалось бы, истину, что встреча со Щусевым мне ничего хорошего не сулит, а тем более, если там побывал Коля и все раскрылось. А Щусев и эти его пьяные мальчики способны на все.
— Подождите меня здесь, — сказал я Маше.
— Вы думаете, эта банда еще существует? — спросила Маша. — А я слышала, что они арестованы. Вот почему я особенно волновалась, но не хотела говорить. Ведь и Колю могут привлечь…