Метафизик 1
Шрифт:
Инквизитор замолкает, и несколько секунд я могу лишь ошарашенно моргать. Что вообще это сейчас было? Я пытаюсь собраться с мыслями, поскольку Ливе явно ждет от меня какой-то реакции.
— Невероятно увлекательная история, — наконец говорю я, стараясь не выдавать охватившего меня беспокойства. — Зуб даю, из вас вышел бы отличный писатель. Вот только я не очень понимаю, какое отношение все это имеет ко мне. Мы оба прекрасно знаем — таких, как я, суд почти никогда не оправдывает.
Мне приходится соглашаться на размен ферзей, после чего я оказываюсь в эндшпиле без
— Между «почти» и «никогда» порой пролегает огромная пропасть, мистер Грэй. — Ливе поправляет свою шляпу. — Уж не знаю почему, но ты мне импонируешь, а потому мне не хотелось бы, чтобы тебя приговорили к казни.
— Да ну? Может, для этого не стоило меня арестовывать?
— Боюсь, ты не оставил мне выбора. — Ливе пожимает плечами и фиксирует конем мою слабую пешку на «цэ шесть». — А вот я выбор тебе предлагал.
— Я не мог несправедливо обвинить лорда Минэтоко в том, чего он не делал.
«По крайней мере, в отношении шахмат».
— Как скажешь, как скажешь. И все же мне бы хотелось, чтобы ты выжил. И не только пережил суд, доказав свою невиновность, но и поступил в Небесный Университет Метафизических Наук. У тебя есть стержень, в отличие от кучи лорденышей, что туда поступают. Мне было бы очень интересно взглянуть на тебя по завершении обучения... — Улыбка Ливе вновь начинает напоминать хищный оскал. — Ты подвластен эмоциям и мыслишь нестандартно — мне нравится такое сочетание. Очень хочется посмотреть, куда оно тебя заведет.
Я фыркаю. Эндшпиль выглядит все хуже и хуже, но я продолжаю цепляться, выискивая ничейные шансы.
— Вы же знаете, куда. На площадь, где меня казнят на потеху толпе.
— Может, и да. А, может, и нет... Кто знает, возможно, однажды ночью — через месяцы, а может и годы — ты услышишь мой свист, и мы снова встретимся. — Ливе хитровато щурится — но, к счастью, больше не пытается насвистывать. — Я попробую тебе помочь, Грэй.
— Поможете организовать мой побег? — спрашиваю я со скепсисом.
— Увы — боюсь, что побег не убережет тебя от пристального взгляда нашей организации. Но я найму тебе адвоката.
— Адвоката?
А вот это что-то новенькое. Я даже почти забыл о черной ладье, пожирающей мои пешки. Адвокат бы мне пригодился — желательно, правда, еще тогда, когда Манроуз давил на меня и заставлял подписывать признание.
— Именно. Лучшего во всем Тальданоре, а может, и во всех доминионах. Илиас Тираль настоящий мастер своего дела.
— А этому адвокату... уже удавалось добиться для кого-нибудь вроде меня оправдательного приговора?
— Нет, — спокойно отвечает инквизитор. — Но это не значит, что ты не можешь стать первым. Не беспокойся, я замолвлю за тебя словечко, и Илиас сделает все, что только можно — а, скорее всего, даже больше.
— Ну... э... — Я и в самом деле не знаю, как на это реагировать: Манроуз раскрылся для меня с... довольно необычной стороны. — Спасибо?
Я
— Поблагодаришь, если выживешь.
Ливе безжалостно продавливает мою последнюю пару пешек на ферзевом фланге. Мне приходится разменивать одну из них и надеяться удержать ладейное окончание без двух пешек, но инквизитор вместо взятия моей пешки двигает короля наискосок с нападением на мою ладью. Мой расчет забрать после размена пешку проваливается. Я понимаю, что на любое отступление черные получают три лишние пешки, из которых одна уже представляет из себя опасную проходную на вертикали «аш». Конечно, некоторые считают, что всегда нужно играть до мата, бороться до конца, надеяться на случайный пат вместо мата и всякое такое — с более слабым противником я так наверняка бы и делал. Однако видя силу Ливе, я понимаю, что это будет неуважительно с моей стороны затягивать время. Так что, скрипя зубами, я признаю поражение и протягиваю ему руку.
— Отличная техника реализации, — говорю я ему.
— Как и твоя атака. Если бы я в свое время не анализировал этот вариант, кто знает, чем бы все закончилось. В любом случае, мне хочется верить, что это... не последняя наша дуэль.
На этих словах Ливе Манроуз вновь улыбается так, что у меня по лопаткам пробегают мурашки. Он собирает шахматы внутрь доски и, присвистывая, неспешно направляется к выходу.
— Постойте, господин инквизитор. — Ливе останавливается в дверях, оборачивается и манерно приподнимает шляпу. — То, что вы тут рассказывали насчет опальных метафизиков и всякого такого... Это ведь неправда? Это был лишь психологический трюк, чтобы отвлечь меня от игры? Вы ведь не чудовище, жаждущее расправы над попавшими в немилость метафизиками?
Прежде чем захлопнуть дверь и оставить меня наедине с размышлениями, Ливе Манроуз подмигивает мне и говорит:
— Кто знает, мистер Грэй. Кто знает.
Глава 16
— Лорд Грэй! — Ни один мускул не дрожит на беспристрастном, как гранит, лице палача, когда тот зачитывает приговор. — Вы обвиняетесь в самых тяжких преступлениях, в связи с чем суд приговаривает вас к смертной казни здесь и сейчас! У вас есть, что сказать напоследок?
Сказать? Напоследок? Я до скрежета сжимаю зубы и опускаю взгляд вниз, на дощатый эшафот. Со стороны толпы, пришедшей понаблюдать за этим презабавнейшим зрелищем моей казни, в мою сторону летят негодующие крики и огрызки несвежих овощей. Мамы и папы с радостью отдают эти огрызки широко улыбающимся детям, чтобы те с детства приучались ко всему хорошему, а их психика не была в будущем расшатанной, как у тех бедолаг, что лишены возможности лицезреть, как кого-то будут под дружные вопли ненависти лишать жизни.