Металлическое вторжение
Шрифт:
Рамзес обратился за помощью к здешним людям, кажущимся ни на что не способными грязными бедняками. Но он знал - в них есть то, чего нет ни у одного человека в Вавилоне. То, о чем говорила легенда. Свобода. Рамзес искренне в это верил.
И они прислушались к нему. Для этих людей мальчик, пришедший издалека, стал кем-то вроде посланника небес. Когда жизнь в городе ощутимо наладилась, Рамзес был единогласно провозглашен королем. Вскоре появился и замок Фантазий и вообще все, о чем успели поговорить они с Адрианом.
К тому времени Рамзес уже давно не был маленьким вавилонским принцем, в отчаянии бежавшим
Рамзес бросил взгляд далеко-далеко, за пределы улиц. Отсюда можно было увидеть пустыню. Он еще раз вспомнил свой сон. Затем поразмыслил о вчерашней битве с обладателями силы Лучафэра. Всему виной был тот мальчик, что бросился защищать Аарона, уж больно он походил на Адриана. Правда, Рамзес был уверен в том, что, не будь у него такого выражения лица в тот момент, так похожего на лицо Адриана, когда его тащили к кубку с ядом, он бы и не подумал сравнить его со старым другом. Но даже если так, это совпадение было чересчур странным.
Рамзес подумал о силе Лучафэра. Ему вдруг захотелось попробовать спеть «Золотой рассвет», свою первую песню, но, конечно, это было дурацкой затеей, в основном потому, что последний раз эта песня пелась перед его побегом из Вавилона. С тех пор Рамзес попросту забыл ее. В течение долгого времени он пытался восстановить ее в памяти, но ничего не получалось. Помнились лишь обрывки мелодии и одна-единственная фраза, последняя.
– ...И лорд Вавилона стал королем, - пропел Рамзес впервые за несколько лет.
Но больше он ничего вспомнить не мог. Хотя во сне, похоже, умудрился пропеть все полностью. Жаль, что сон - это одно, а жизнь - другое. Но, быть может, так даже лучше.
В его нынешней реальности, которую он создал своими руками, все было совсем не так, как в его прошлом. Единственное, над чем Рамзес позволял эмоциям брать верх, так это над созданием законов и правил, прямо противоположных законам Вавилона. Даже то, что у него, короля Иерусалима, довольно короткие волосы, доставляло Рамзесу злобное удовлетворение. Никаких ночных гуляний. Вечером - пожалуйста, но не ночью. Полная свобода в мыслях. Свобода действий? Извольте отчитаться в их необходимости, а там уж делайте, что хотите. Убили? Получите наказание. Нарушили общественный порядок призывом укорить короля в принятии несправедливых правил? Да ради бога, только не переборщите. Мечты о других землях и даже мирах? Сколько угодно.
Но серьезные протесты случались всего пару раз. Люди ценили свободу. Они любили Рамзеса за то, что он помог им подняться и осознать ее, и принимали все его решения как должное.
Пока Рамзес стоял на балконе, погруженный в свои мысли, стал заниматься рассвет. Из-за горизонта показались первые лучи солнца. Настал важный день.
Рамзес вернулся в комнату, невольно снова пропев «...и лорд Вавилона стал королем». Слуги явились вовремя и начали приводить его в порядок.
Вскоре Рамзес уже восседал на троне и слушал доклад Сариила о том, как продвигается обучение Алоны. Сариил говорил уверенно,
– Повелитель, у меня такое впечатление, что вас сейчас интересует что-то другое. Может, будут какие-нибудь приказания?
– О да, - Рамзес наградил его улыбкой.
– Выбери достойных людей... Планируется...
– он призадумался.
– Назовем это дипломатической миссией.
– Дипломатической?
– Да. Ты ведь не против посетить Авалон?
Отголоски беды
Обратная дорога в Вавилон заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, хотя вторую ее половину Шелест прошел самостоятельно, иногда предательски покачиваясь. На вопросы о самочувствии он отвечал, что все отлично, но Ют утверждала, что Шелест чувствует себя хуже некуда, просто до него это не доходит.
Наконец они вошли в храм. К ним поспешил Йон. Подойдя, он смерил Шелеста внимательным взглядом и воздержался от колкостей и даже своей обычной улыбки, что все расценили как плохой знак.
– Сядь немедленно, - распорядился Йон.
Шелест послушно прошел вслед за ним в «лабораторию» и с наслаждением сел. Йон продолжал пристально смотреть на него.
– Не томи!
– не выдержала Юфория.
– Что с ним такое?
– Все нормально, - повторил Шелест в сотый раз за последний час.
– Заткнись, - хором приказали Юфория и Тейт.
– Молчу, молчу, - проворчал Шелест.
– Это Рамзес сделал?
– спросил Йон.
– Он.
– Хорошо, - у Йона явно отлегло от сердца.
– Чего хорошего?
– возмутилась Юфория.
– Если бы такой силой обладали все его слуги, лежать бы нам всем в могиле!
– объяснил Йон.
– Но, похоже, на подобное способен только Рамзес. Шелест, крепись. Квентин!
– крикнул он.
– Принеси пива.
– Пива?
– изумился Шелест.
– В Вавилоне есть пиво?
– А как же. В твоем ведь тоже есть?
– М-м, - неопределенно промычал Шелест.
Пиво-то, конечно, было, сколько угодно, но Шелест при знакомом слове представил алюминиевую банку с изображением улыбающегося жреца на фоне белого дворца и надписью «вавилонское». Это вызвало у него истерическое хихиканье.
К ним подошел Квентин и, поприветствовав всех, а также выразив радость, что все живы и более или менее здоровы, протянул Шелесту простой деревянный кубок, после чего удалился. Шелест вспомнил, что по законам Вавилона алкоголь разрешается пить только после одиннадцати часов, но решил не спорить. Сам верховный жрец распорядился, в конце концов.
Предвкушая знакомый горьковатый вкус, Шелест сделал большой глоток. И с отвращением поперхнулся.
– Что это?!
– он зажал рот рукой, опасаясь, что его стошнит. В кубке была жуткая гадость, что-то вроде приторно-сладкого сиропа с молочным привкусом.
– Пиво, - равнодушно сказала Юфория.
– А ты чего ожидал, латрия? Вина?
– Но, но...
– Шелест в ужасе смотрел в кубок.
– Думаю, мы под словом «пиво» разные вещи понимаем, - догадался Йон.
– Пей-пей, дрянь, конечно, ну да лекарства редко удовольствие доставляют. Не считая моего внимания, разумеется.