Металлист. Назад в СССР

Борчанинов Геннадий

Ничего. На худой конец, играть пока можно и на квартирниках. Или в подвалах, нелегально.

В дверь постучали. Настойчиво, громко.

— Открывайте! — раздался приглушённый голос Кобры.

Я быстренько закрыл остатки портвейна и спрятал в чехол от баса, Варя повернула ключ в замке. Дверь распахнулась, на пороге каморки возвышалась Кобра, а из-за её спины выглядывала Любочка, судя по всему, основательно вздрюченная.

Кобра принюхалась к витающим в воздухе ароматам молдавского креплёного, обвела нас строгим неприязненным

взглядом.

— Я жду ваших объяснений, товарищ Таранов, — сказала она, и каждое слово звучало словно удар по крышке гроба.

Глава 17

Внятных вменяемых объяснений у меня не было. А заливать чушь про солидарность с угнетённым негритянским народом мне как-то претило.

— Ну? Таранов! Что это сейчас было? Что за самодеятельность? — спросила Кобра.

— Школьная, — сказал я.

— Не советую со мной шутить! — зашипела Кобра.

Я пожал плечами, покосился на девочек. Те растерянно хлопали глазами, Света нервно теребила подол юбочки.

— Это была песня американского чернокожего исполнителя Чака Берри в моей аранжировке, — спокойно сказал я. — А до этого — песня Владимира Мигули «Трава у дома». В моей аранжировке.

Кобра поиграла желваками. Как всегда, ожидала совсем другой реакции. Тряски. Пока что здесь тряслась от ужаса только Света. Катя хмуро глядела в пол, Варя смотрела открыто и прямо.

— А что за выходка с названием? Какое ещё напряжение? — продолжила она.

— Высокое, — сказал я.

— Капитолина Григорьевна, это название полностью отражает суть нашей музыки, — вставила Варя прежде, чем я успел ляпнуть ещё что-нибудь.

— Ваша музыка… Идейно неправильная! Вредная! — заявила Кобра. — Особенно этот… Берри!

— «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — тихо процитировал я.

— Капитолина Григорьевна… — тихо подала голос Любочка.

— Тихо, Люба, с вами мы ещё побеседуем! — заявила Кобра.

— Капитолина Григорьевна, этого больше не повторится, — сказала Варя.

— Честное пионерское, — дрожащим голоском вставила Света.

— Конечно, не повторится! — фыркнула Кобра.

— Вы закрываете наш ансамбль? — глухо произнёс я.

— Мне бы очень хотелось так поступить, Таранов! Но другого ансамбля у меня нет, и такую роскошь я себе позволить не могу, — сказала завуч по воспитательной работе. — Поэтому ограничимся выговором. Но это первое и последнее предупреждение, вам всем! Вас, Любовь Георгиевна, тоже касается! Контроль с вашей стороны явно был недостаточным!

— Виновата, исправим, — пробормотала Любочка.

Кобра ещё раз обвела нас всех ледяным взглядом, ещё раз понюхала воздух. Погрозила нам всем пальцем и ушла прочь. Атмосфера в каморке сразу стала совсем другой, как будто над нами прошла грозовая туча, зацепив лишь краем.

Зато Любочка вошла внутрь и закрыла за собой дверь, смурная и невесёлая. Я ожидал, что она накинется на меня со скандалом,

начнёт отчитывать за хулиганскую выходку, но она только вздохнула тихонько и уселась на парту.

— Хотите пряник? — я протянул ей раскрытый кулёк. — Свежие.

Любочка неохотно взяла один. Я бы и портвейна предложил, но вряд ли после выговора от Кобры она согласится пить с учениками. Тем более в школе.

— Саш, не делай так больше, — вздохнула она.

— Простите, — сказал я.

Любочка чуть не плакала, вид у неё был чрезвычайно грустный, и на меня это работало гораздо лучше, чем любые крики, скандалы и выговоры. Хотелось как-то утешить, поднять настроение. Хотя бы пряником.

— Любовь Георгиевна… Выступление-то хоть… Как? — спросила Варя.

Любочка выдавила из себя улыбку.

— Мне понравилось. Хорошо получилось, — сказала она. — Да и вторая песня тоже понравилась. Только, Саш… Больше никакого несогласованного репертуара, ладно?

— Больше не будет, — сказал я.

По крайней мере, здесь, в школе. На выступлениях. Репетировать-то мы всё равно можем что душа пожелает.

— Вот и хорошо, — сказала Любочка. — Бас-гитару вам, кстати, скоро должны привезти.

— Нам бы ещё бас-барабан с педалью, малый, стойку микрофонную и напольный том… — начал я, но Любочка меня перебила.

— Тебе палец в рот не клади, да, Саша? — усмехнулась она.

Я заткнулся, понимая, что сейчас не время клянчить новые инструменты.

— В следующем месяце будет конкурс творческой самодеятельности… Городской. В ДК Маяковского. Коб… Капитолина Григорьевна хотела отправить туда ваш коллектив, — сказала Любочка. — Защищать честь школы. А то в прошлом году не отправляли никого, из РОНО потом… Ладно, это вам неинтересно. На конкурсе сыграть сможете?

— Да хоть сейчас! — воскликнула Света.

Географичка удивлённо вскинула брови, прищурилась, глядя на робкую и зажатую обычно пионерку.

— Нет, сейчас не надо, — сказала Любочка.

Я задумчиво почесал кончик носа, прикидывая, как примерно будет этот конкурс проходить. Школ в Чернавске было несколько, собственные ансамбли имелись почти в каждой, плюс отдельные музыканты и вокалисты со своими номерами. На выступление дадут минут по десять, вместе с подключением. Как раз на пару песен.

Вот только «Трава у дома» уже не прокатит. После оглушительного всесоюзного успеха её будут играть все, и я не удивлюсь, если она прозвучит на этом конкурсе раз восемь. Вместе с «Дельтапланом» Леонтьева, «Миллионом алых роз» и «Крышей дома твоего» Юрия Антонова.

— А когда конкурс? — спросил я.

— В октябре, — сказала Любочка.

— Значит, успеем подготовить своё, — задумчиво протянул я.

— Зачем?! Есть же песня отрепетированная! — воскликнула Любочка.

— Не думаю, что на конкурсе оценят Чака Берри, — пошутил я. — «Траву у дома» каждый второй ансамбль играть будет, я вам гарантирую.