Метаморфозы Душевной жизни. Путь внутреннего опыта. Часть 1

Штайнер Рудольф

Именно эту картину мы можем видеть во многих теософских духовных течениях нашего времени. Слово «теософия» само по себе еще никому не дает права считать себя в качестве духовного течения стоящим вровень с многими противоположными течениями современности. Материализм, господствуя во всем мире, потихоньку приспосабливается к тому, что приходит извне, к понятиям, которые обитатели чувственного мира должны сообразовать с тем, на что направлен чувственный взор. Поэтому можно сказать, что материализм внешнего мира, ничего не знающий о мире духовном, в определенной степени оправдан. Но когда появляется мировоззрение, которое, усвоив материалистические предрассудки эпохи в их карикатурных формах, желает кое-что сообщить о духовном мире, поскольку не основывается на действительном укреплении духовных способностей, — это еще хуже. Поэтому такое теософское мировоззрение, в которое проникли заблуждения эпохи, в зависимости от обстоятельств гораздо пагубнее материалистического, и в связи с этим следует сказать, что именно в теософское

мировоззрение настоящие материалистические представления проникли в широчайших масштабах. Ведь там о духовном начале говорят не как о духе, но так, словно духовное — лишь бесконечно утонченная туманная материя. Рассуждая об эфирном теле, представлят себе лишь до определенной степени утонченное физическое, а тогда уж говорят об эфирных «колебаниях». А в астральном теле эти колебания еще тоньше, в ментальном еще тоньше и т. д. Повсюду «вибрации», повсюду «колебания». По сути дела, ведущие такие разговоры со своими представлениями никогда не входят в духовный мир, но остаются при таких представлениях, которые относятся к материальному миру. В действительности эти люди напускают материалистический туман на самые обычные явления жизни. Если, например, где-то царит хорошая атмосфера, объединяющая души людей, и тот, кто чувствует это, скажет, что этот круг людей охватило гармоничное настроение, то, хотя он и выразит это обычными словами, но это будет верно и скорее приведет к правильному пониманию, чем теософская фраза «О, здесь тонкие вибрации!» Чтобы сказать такое, нужно быть, конечно, теософским материалистом и иметь о материи топорно сработанные представления. Если хорошее настроение и было, оно после такой фразы пропадает; все окутывается туманом, когда в ход идут «вибрации» или «колебания». Мы видим, как в этой области проникновение материалистических представлений в духовное мировоззрение может произвести отталкивающие впечатление на неосведомленных людей, которые с полным правом скажут: «У них есть какой-то свой духовный мир, но он такой же, как и наш: у нас в ходу световой эфир, а у них — даже духовный эфир! Это все тот же материализм, что тут, что там!»

А надо было посмотреть на это в правильном свете! И тогда не возникло бы неверное понимание того, что может дать людям нашего времени духовнонаучное мировоззрение. Тогда стало бы понятно: аскеза может быть тем, что посредством усиления душевной жизни вводит в духовный мир, а благодаря этому в наше физически-материальное бытие, в свою очередь, могут быть внесены новые силы. Но это будут уже отнюдь не болезнетворные, а оздоровляющие силы, дающие нашей телесности здоровые жизненные основы. Конечно, трудно определить, дает ли нам мировоззрение здоровые жизненные силы или больные; как правило, видят больные, а здоровых обычно не замечают. Кто умеет смотреть, увидит: приверженцы истинного духовного течения, обогащенные им, извлекают из него здоровые силы, которые действуют исцеляюще вплоть до физического уровня. А еще он увидит, что болезненные явления могут действовать, лишь когда из внешнего мира в духовное течение проникает нечто чуждое ему. Но тогда оно для него пагубнее, чем для внешнего мира, где традиции защищают от слишком сильного воздействия определенных заблуждений.

Глядя на вещи так, мы поймем аскезу как подготовительное упражнение для перехода к более высокой жизни, как развитие способностей, и вновь поймем это доброе древнегреческое слово в его изначальном смысле. Ибо «askein» означает «стараться», «укреплять себя» и даже «украшать себя», т. е. то, что может проявить в мире человеческое начало. Аскеза, понятая правильно, — это укрепление себя. Но если понимать ее так, что душу надо оставить такой, какова она есть, а потом, умерщвляя внешнюю телесность, к чему-то стремиться, то душа отделяется от тела, и человек делается уязвимым для всевозможных пагубных влияний; тогда аскеза становится источником различных болезненных физических явлений.

О светлых и темных сторонах эгоизма мы узнаем из анализа сущности эгоизма. Сегодня же речь шла об истинной, настоящей аскезе: как она действует и что несет с собой, как в своем осуществлении она никогда не бывает и не может быть самоцелью, но является только средством для достижения высших целей человечества, средством для вхождения в высшие миры. Поэтому человек, желающий приступить к аскезе, должен уверенно стоять на почве действительности. Он не должен совсем уходить от мира, в котором живет, но обязан все вновь познавать его. То, что он может внести в этот мир из высших миров, он должен здесь, в этом мире, и применять в своей работе, иначе окажутся правы те, которые полагают, будто аскеза — не работа, но пустое времяпрепровождение! Праздность, разумеется, очень легко может стать поводом для ложной аскезы — и особенно в наше время. Но кто уверенно укрепляет свои отношения с миром и не теряет почву под ногами, кто серьезно относится к своим способностям, тот увидит в аскезе высший идеал. Уровень наших идей серьезно повысится, если мы будем глядеть на идеал упражнения человеческих способностей, которые должны действовать в мире.

Возьмите начало Ветхого Завета. Там написано: «И сказал Бог: да будет свет»… День за днем Бог творит из духовного мира чувственно-физический мир, в конце каждого дня чувствует удовлетворение, и, видя, как из духовного мира возникает мир физический, одобряет это: «И увидел Бог, что это хорошо».

Так и мы, опираясь на действительность, должны сохранять здравый смысл, твердый характер, безмятежные чувства, чтобы подняться в духовный мир и исследовать факты, благодаря которым возник весь физический мир. Но если мы приложим обретенные способности к физическому миру и увидим, насколько они ему соответствуют, то сможем сказать себе: «Если мы относимся к окружающему миру как исследователи духа, как познаватели духовного и видим, что развитые нами способности соответствуют ему, то окажется, что это хорошо». Если мы таким образом испытываем в реальном мире способности, которые развили правильной аскезой, то получим право, пользуясь ими, признать: «Все-таки они хороши!»

СУЩНОСТЬ ЭГОИЗМА

«Вильгельм Мейстер» Гете

Берлин, 25 ноября 1909

Где-то когда-то было основано некое общество. В его программе значилось: «Упразднение эгоизма», и это значит, что на членов общества возлагалась обязанность воспитывать в себе самоотверженность, свободу от всяческого эгоизма. Как и во всяком другом обществе, избрали председателя, и было решено начать пропаганду в мире основного положения общества. В этом обществе на все лады повторяли, что никто из членов нигде, а особенно в самом обществе, не должен иметь ни малейшего эгоистического желания, а уж если оно или нечто ему подобное возникнет, то должно немедленно предаваться гласности.

Теперь это общество, несомненно, имело весьма достойную программу и очень гуманную цель. Но в то же время нельзя было сказать, чтобы его члены стремились осуществить в отношении себя самих главный пункт программы. Они не старались выяснять, каковы неэгоистические желания человека. Довольно часто в обществе происходило следующее. Один из членов говорит: «Да, мне хотелось бы того или иного. Общество мне может это предоставить. Но если я пойду к председателю, то выскажу эгоистическое желание. Но это невозможно, поскольку полностью противоречит программе общества». Тогда другой говорит: «Все очень просто: я пойду вместо тебя. Поскольку я буду представлять твое желание, оно станет совершенно неэгоистичным. Но имей в виду! Мне тоже кое-чего хочется. Правда, это тоже совершенно эгоистичное желание. В нашем обществе, согласно основному пункту программы, выражать его нельзя». Тогда первый предлагает: «Если ты для меня будешь настолько неэгоистичным, то я для тебя тоже кое-что сделаю. Я пойду к председателю и попрошу то, чего ты хочешь!» Так они и делали. Сначала к председателю шел один, а часа через два другой. Оба высказывали совершенно неэгоистичные желания. Но это случилось не один раз, а стало в обществе делом привычным. И очень редко исполнялось нечто эгоистичное, какое-либо эгоистичное желание, ибо каждый всегда самым что ни на есть бескорыстным образом просил за другого.

Я сказал, что «где-то и когда-то» было такое общество. Разумеется, я описал чисто гипотетическое общество. Но кто хоть немного знает жизнь, тот, возможно, признает: что-то от этого общества есть всегда и всюду. Все вышеизложенное следовало сказать лишь для того, чтобы отметить, что слово «эгоизм» — одно из тех слов, которые в самом прямом смысле могут стать «программными», если их пускают в оборот не в непосредственном, неприкрытом виде, а под маской, под личиной и благодаря этому в определенной степени могут вводить в заблуждение.

Сегодня мы займемся программным словом «эгоизм», а также его ставшей с давних пор общепринятой противоположностью — альтруизмом, самоотверженностью. Мы займемся ими не как ходячими выражениями, но попытаемся немного проникнуть в сущность эгоизма. При рассмотрении подобных вещей с точки зрения духовной науки речь всегда идет не столько о том, какие симпатии или антипатии может вызвать то или иное свойство, как можно отнестись к ним согласно тому или иному уже имеющемуся человеческому суждению, сколько о том, чтобы показать, как возникает в человеческой душе или в иной сфере реальности и в каких границах действует то, к чему относится соответствующее слово; а если то или иное свойство следует преодолеть, то в какой мере это может быть сделано силами человека или иных существ.

По своему буквальному значению слово «эгоизм» предполагает то человеческое свойство, в силу которого человек имеет в виду интересы, способствующие возвышению его собственной личности, тогда как его прямая противоположность, альтруизм, указывает на то человеческое свойство, которое имеет целью ставить человеческие способности на службу другим, всему миру. Даже если не входить в подробности, а ограничиться значением слов, совсем простой анализ может показать нам, что дело здесь стоит на крайне зыбкой почве. Допустим, кто-то проявил себя с той или иной стороны в качестве благодетеля. Вполне возможно, что его благодеяния вызваны только эгоизмом, может быть, мелочными эгоистическими качествами, возможно, тщеславием или чем-то подобным. Если без обиняков назвать его эгоистом, то это еще отнюдь не окончательный приговор в отношении его характера. Даже если человек, обладающий исключительно благородными качествами, ищет только самоудовлетворения и находит его наилучшим для себя образом, служа интересам других, то с таким «эгоистом» можно, пожалуй, и мириться. Это кажется игрой слов, но это не так, поскольку эта игра пронизывает всю нашу жизнь и бытие и проявляется всюду, во всех сферах бытия.