Метательница гарпуна
Шрифт:
Когда окончательно стемнело, она почувствовала легкое беспокойство. Накинув на плечи пальто, вышла на улицу. Домик стоял как раз на пути возвращающихся охотников. Из голубоватой темноты один за другим выныривали согбенные под тяжестью добычи люди, и затрудненное их дыхание доносилось до Маши. Они молча шагали мимо одинокой женщины, прислонившейся к стенке домика. Они спешили к своим домам, где их тоже ждали близкие, родные.
Маша узнала Вуквуна и хотела уже окликнуть старика, как тот сам повернулся к ней, сказал негромко:
— Не
И действительно, минут через десять на льду показались двое в белых камлейках, с надетыми на ноги снегоступами.
Маша не могла отвести глаз, все смотрела на приближающихся охотников, пытаясь угадать, Пинеун это с сыном или кто-то другой, пока не услышала прерываемый дыханием голос Андрея:
— Ковшик с водой несите!
Маша кинулась в домик, торопливо зачерпнула воды со льдом и выбежала обратно.
< image l:href="#"/>Андрей и Спартак уже стояли у домика, подтащив убитых нерп прямо к порогу.
Маша осторожно полила на морду одной нерпы, другой, третьей и подала ковш Андрею. Она так волновалась, впервые исполняя этот обряд, что рука у нее дрожала и льдинки в ковшике звенели.
Андрей дал отпить сыну, сделал сам долгий глоток, похрустел попавшей в рот льдинкой и выплеснул остаток воды в сторону моря.
— А теперь можно вносить добычу в дом, — сказал он.
За долгую дорогу нерпы успели подмерзнуть. Андрей положил их возле плиты оттаивать. Тем временем Маша принесла доску с пельменями и бухнула их в кипяток, плеснув водой на раскаленную плиту.
— Хорошо дома! — заметил Спартак, стаскивая через голову камлейку.
Пока мужчины переодевались, Маша бистро приготовила на стол, поставила тарелки, бутылку со спиртом.
Охотники явно устали, но были довольны и охотой и тем, как их встретили дама.
— Мария Ивановна, — возбужденно рассказывал Спартак, — мы встретили белого медведя! Он долго шел за нами и только у самого берега отстал. Большущий медведь!
— Одну нерпу Спартак сам застрелил, — с гордостью сообщил Андрей. — Ух, какие пельмени! Давно таких не ел!
— А я вообще такие вкусные пельмени впервые пробую, — сказал Спартак и посмотрел на Машу.
— Кушайте, кушайте, — потчевала их Маша, суетилась… Все, что устоялось за день ожидания, поломалось, нарушилось, и теперь она опять не знала, как себя держать… Вроде и гостья она тут и в то же время хозяйка.
— А папа там все только о вас и говорил, — вдруг объявил Спартак, лукаво взглянув на отца.
— Ну что ты, Спартак… — смутился Пинеун.
— Интересно, что же он такое говорил? — подзадорила Маша.
— Расхваливал, — сказал Спартак. — Мне советовал брать с вас пример.
— В чем именно?
— Ну, чтобы хорошо учился, — начал перечислять Спартак. — Был, как это… принципиальным. Чтобы кончил два высших
— Так себе, — поскромничала Маша.
— Но за границей-то без переводчика разговариваете?
— Случалось и без переводчика. Нужда заставляла. А вообще уметь разговаривать хоть на одном из иностранных языков надо.
— У меня по английскому пятерка, но разговаривать я еще не умею, — вздохнул Спартак.
— Старайся, — назидательно сказал Пинеун. — Правда, ты уже прилично знаешь три языка: чукотский, эскимосский, русский, но четвертый тебе тоже не помешает.
— Эскимосский вполне можно считать иностранным, — заявил Спартак. — Ведь большинство эскимосов живет за границей.
Насытившись, мужчины вызвались помочь Маше разделать нерп.
— Теперь нерпа — самый модный мех, — продолжал болтать Спартак, облегчая, сам того не ведая, несколько стесненное состояние и Маши и отца. — В детстве у меня были штаны из нерпы. Без санок на них катался с гор. А теперь бабушка не шьет мне нерпичьих штанов. А здорово бы по Москве в таких штанах прогуляться! Как вы думаете, Мария Ивановна?
— Жарко будет, — ответила Маша.
И вдруг вспомнила пятьдесят седьмой год — Всемирный фестиваль молодежи, студентов с Чукотки на московских улицах.
— Ты слышал об эскимосском поэте Юрии Анко? — спросила она Спартака.
— Слышал, — ответил Спартак. — Даже учил наизусть его стихи.
Пусть мы уедем далеко,Пусть даже в небо залетим,В родной Уназик все равноМы возвратиться захотим…Он был летчиком?
— Да, — почти механически подтвердила Маша, не желая расстаться с приятными воспоминаниями.
…Лето было жаркое. После удачного выступления на ВДНХ чукотско-эскимосский ансамбль песни и пляски пешком возвращался в гостиницу. Ребята были в нерпичьих брюках — исполнение эскимосских танцев требовало соответствующего одеяния. И Юра Анко, тогда еще совсем молодой парень, еще не летчик, а только начинающий поэт, вдруг сказал: «О, как мне хочется снять штаны!..»
Маша рассказала Спартаку о фестивале, о том, как их ансамбль получил серебряную медаль, о Юрии Анко. Рассказывая, она разделывала нерп, а Андрей относил куски мяса и жира в тамбур, складывал в бочки.
— На целый год мне теперь хватит этого, — радовался он. — Будет чем гостей попотчевать.
А Спартак тем временем совсем разоткровенничался с Машей:
— Я вам очень завидую. Вы так много повидали!.. Когда мы проходили вас в школе, я думал, что вы уже древняя старуха. А вы, оказывается, совсем еще молодая. Папа сказал мне, что он вам ровесник, но я этому не верю. Вы гораздо моложе папы…