Метательница гарпуна
Шрифт:
— Ну и что же? — бодро возразила Маша. — Каждый на своем участке может добиться многого.
— Да-а, — протянул Андрей. — Не выветрилось еще у вас крупноблочное мышление…
— Что?! — чуть не вскрикнула Маша.
— Извините, — усмехнулся Андрей. — Я имею в виду эти выражения: каждый на своем месте добьется великого… нет профессий неинтересных… романтиком можно быть и за кухонной плитой… И многие другие готовые блоки, используемые в воспитательных целях.
— Лучше расскажите, как вы жили эти годы, — попросила Маша.
— Рассказывать долго, — вздохнул
— Нисколько. Давайте адрес.
— Я сам зайду за вами, — пообещал Пинеун…
К обусловленному часу Маша почувствовала, что она неспокойна. Обошла все селение, заглянула на звероферму, зашла в сельский Совет, в библиотеку, в школу, в детский сад. Почти все знакомые приглашали вечером на чай — она отказывалась.
Точно в семь послышался стук в дверь, и перед Машей предстал Андрей Пинеун. Он был в морской шинели, в шапке с крабом. На рукаве сверкало золотое шитье. Припорошенные снегом ботинки носили явный след попыток навести блеск.
— Добрый вечер, — сказал Пинеун, краснея. Он вдруг смутился оттого, что Маша так внимательно оглядела его.
Смущение сменилось раздражением. Пинеун сухо произнес:
— Если вы готовы, пойдемте.
Маша молча оделась. Андрей подал пальто и распахнул дверь перед ней.
Холодный воздух, идущий плотным потоком со стороны замерзшего моря, бил в лицо. Вокруг высились дома, новые и старые. Переулки кончались у высокого обрыва, за которым виднелся близкий горизонт заторошенного моря. Что-то было необычное в облике Лукрэна, хотя дома такие же, как во всех иных чукотских селениях, может, только некоторое преобладание многоквартирных зданий да длинные короба центрального отопления придавали ему особый вид… Нет, что-то другое. Может быть, лампочки уличного освещения, закрытые плотными матовыми колпаками?
— Лукрэн отличается от других селений Чукотки тем, что на его улицах нет следов от гусеничных машин, — деловито разъяснил Пинеун. — Земля целая, не развороченная. Мы даже грузовые автомобили пускаем в обход. Тундровая почва обладает таким свойством, что чуть тронешь ее, как уже ничем не прикрыть рану, не залечить… Помните колхозный поселок в Анадыре? Сколько гальки вогнали в топь, а хорошей улицы все равно не получилось. Тундра все глотает.
Действительно, улицы в Лукрэне отличались опрятностью. По ним приятно было идти.
— Летом даже трава растет, — с оттенком гордости сообщил Пинеун.
Миновали массив новых добротных домов и вышли к самому обрыву. У домика, наполовину вросшего в землю, с окнами, обращенными в сторону моря, Пинеун остановился.
— Вот здесь я живу…
Маша огляделась. К домику подведены электричество, телефон, горбился короб парового отопления. На залатанной крыше торчала замысловатая антенна.
В тамбуре было темно и холодно. Андрей отворил входную дверь, обитую оленьими шкурами, и включил свет. Маша увидела кухню-прихожую с большой плитой, заставленной разнокалиберными кастрюлями. В углу цветным пластиком отгорожен душ.
В комнате рядом сразу же бросалась
Андрей, проходя в комнату, скинул ботинки.
— Советую вам сделать то же самое, — сказал он Маше.
Маша с удовольствием погрузила ноги в прохладный, шелковистый мех. Как ей хотелось иметь такую же шкуру, но с некоторых пор бить царя льдов запрещалось законом. Его охранял внушительный штраф в пятьсот рублей.
Андрей снял китель и принялся хлопотать, готовя на низеньком столике угощение. Он поставил темную бутылку с неизвестной жидкостью, вывалил на тарелку банку крабов, поставил большое блюдо с холодными оленьими языками, стопки и вышел в тамбур. Через минуту вернулся оттуда с тарелкой, заполненной ярко-красными стружками мороженой нерпичьей печенки. При виде этого блюда Маше даже не потребовалось усилий, чтобы отогнать мысль о необходимости похудеть.
— За встречу, — предложил Пинеун.
Маша выпила и зажмурилась. Это было что-то вкусное, жгучее, медленно разлившееся по всему телу. Холодные, сладковатые куски строганной печенки таяли во рту.
— Ешьте, — угощал Пинеун с плотно набитым ртом. — У меня редко бывает такое угощение.
— А что это за напиток? — Маша показала на темную бутылку.
— Спирт с апельсиновым соком, — ответил Пинеун. — Вкусно?
— Очень.
Молча выпили по второй. Опустела тарелка с нерпичьей печенкой.
— Принести еще? — спросил Пинеун.
— Пожалуй, хватит, — нерешительно сказала Маша, — Я и так безобразно растолстела.
— Ну что вы, Мария Ивановна! — возразил Пинеун. — Вы остались такая же, как полтора десятка лет назад. Только седина появилась в волосах. Но и она украшает вас.
— Спасибо, — потеплевшим голосом поблагодарила Маша.
Перед чаепитием она безуспешно попыталась помочь убрать со стола.
— Ни в коем случае! — остановил ее Пинеун. — Вы гость. Если начнете помогать, вы лишите меня удовольствия принимать вас…
Пока Андрей хлопотал над чайником, приготовляя, по его словам, какой-то совершенно особый напиток, Маша уже подробнее рассмотрела комнату. Радиокомплект, насколько она могла понять, представлял собой комбинацию из магнитофона, проигрывателя и сложной системы акустических тумб, расставленных по всей комнате. В специальном шкафчике стояли пластинки. Много было русских народных песен, хоров и классики.
— Включить? — спросил Пинеун, появляясь с чайником, укутанным в пыжик.
Маша согласно кивнула.
— Что вы хотите послушать?
— Ваше самое любимое.
Пинеун что-то пробурчал себе под нос и щелкнул выключателем. Подождал, пока нагреются лампы, и включил запись. После первых же тактов Маша подозрительно, в каком-то замешательстве посмотрела на Пинеуна. Это было невероятно! Поймав ее взгляд, Андрей спросил:
— Не нравится? Могу поставить что-нибудь другое. Хотите — джаз, Воронежский хор?..