Метательница гарпуна
Шрифт:
— Что ты смущаешь гостью? — с шутливой строгостью заметил вернувшийся из кухни Андрей.
— Не буду больше, — виновато пообещал Спартак.
Маша опять обратила внимание на его проницательные глаза: они как бы просвечивали человека насквозь. Даже было как-то не очень уютно оказаться вдруг под этим взглядом.
— Завтра утром мы уходим на охоту, — сказал Андрей. — Надеемся на молодом льду добыть первую нерпу. И у нас к вам, Мария Ивановна, есть просьба: будьте нашей хозяйкой.
— С удовольствием, — улыбнувшись, ответила Маша. — Только объясните мне, что это значит.
— Ах да! —
Мальчик, занятый магнитофоном, кивнул в подтверждение.
— Разумеется, чай, — продолжал Андрей. — Но самое главное — угадать время нашего возвращения. Когда мы подойдем совсем близко к домику, вы должны выйти навстречу с ковшиком в руках. В ковшике должна быть вода с кусочком льда. Если мы будем с добычей — а в этом мы не сомневаемся, — вы обливаете морды нерп или тюленей водой, а остаток подаете охотнику. Это самая важная часть ваших завтрашних обязанностей.
— Хорошо, — согласилась Маша.
…На следующий день сразу же после завтрака она отправилась в домик над обрывом. Это был воскресный день, когда на улицах Лукрэна относительно пустынно и тихо. Выпал свежий снег, и со всех сторон к морю тянулись тропы ушедших из Лукрэна охотников. Некоторые отправились на собаках, и следы от полозьев пересекались в разных направлениях, потому что каждый охотник имел свое излюбленное место на ледовых пространствах. Одни шли ближе к заливу Лаврентия, другие направлялись к Мечигменской губе.
В домике было убрано, и на низеньком столике лежала записка:
«Дорогая Мария Ивановна! Все продукты лежат в кладовой, расположенной в тамбуре. Там же запасы угля, растопка. Но если вам не захочется возиться с плитой, есть электрическая плитка. Меню на ваше усмотрение. Андрей, Спартак».
В кладовой оказались половина оленьей туши и замороженная печень. Там же на гвоздике висели тюленьи ласты. В кухонном шкафу — консервы и разные специи. Был также запас муки и жестяные банки с аккуратно написанными названиями разных круп. Хозяйственно жил Андрей Пинеун!
После некоторого раздумья Маша решила приготовить пельмени. Впереди целый день, и времени для этого более чем достаточно. Маша замесила крутое тесто, разожгла плиту. Огонь она разводила с удовольствием. Давно ей не приходилось делать этого, хотя в свое время намучилась с углем и дровами — сначала в Лаврентии, а потом в анадырском «особняке» над рекой Казачкой.
Нащепав лучины из ящичных дощечек, Маша тщательно вычистила плиту, выгребла золу из поддувала и сложила костерок на железных колосниках: в самом низу кусочек бумаги, а сверху палочки, — чем выше, тем толще. Когда костерок разгорелся, Маша осторожно положила на него несколько крупных кусков угля. Загудела воздушная тяга, зазвякала дверцей!
Покончив с этим, Маша присела в комнате подождать, пока оттает в тазу с водой оленье мясо.
Было уютно и тихо.
Маша включила проигрыватель и достала конверт с изображением Катаржины Радзивилловой.
Хорошо иметь свой дом, даже такой вот повисший над замерзшим морем — без
Андрей Пинеун в этом отношении опередил ее. У него не только есть свой угол, но и свой сынище, большой, красивый, в котором уже угадывается настоящий мужчина, крепкий человек.
А вот для нее все это только несбыточные мечты. Почему? Может быть, потому, что она такая самоуверенная, то есть уверенная в себе, независимая?.. Она и физически всегда была готова помериться с любым мужиком. Вон в высшей комсомольской школе ради озорства приседала под штангой, надевала боксерские перчатки… Зачем? Наверное, не у одного из сокурсников, наблюдавших тогда за ней и подбадривавших ее, мелькнула мысль: не дай бог связать свою судьбу с этакой бабой!..
Но что тогда роднит ее с какой-то Катаржиной Радзивилловой? Откуда такая чистота, нежность, прозрачность и вдруг смятенность у человека, жившего более трехсот лет назад? Ведь это же шестнадцатый век — время феодальной раздробленности, алхимии и инквизиции… Как мог тот человек чувствовать почти одинаково с далекой для него, затерянной в тумане грядущих лет, в бесчисленной толпе потомков, на краю студеной земли Метательницей гарпуна?..
Маша почувствовала жжение в глазах, потом что-то горячее капнуло на щеку. Она тряхнула головой, словно отгоняя от себя эти «бабские» мысли, и вышла на кухню.
Мясорубка нашлась в тамбуре. Навертев фарша и раскатав тесто, Маша принялась лепить пельмени. И опять подумала: могло ведь случиться так, что каждый бы день занималась этим делом. Если не пельменями, то чем-нибудь похожим на них. Ждала бы мужчин, ушедших на промысел или в оленье стадо, и готовила им еду. Сколько сверстниц вот так коротают свой век, и, наверное, большинство из них счастливы, ни за что не согласны променять свою судьбу на какую-то иную. Было время, когда Мария Тэгрынэ жалела этих обреченных на кухонное прозябание женщин, но, оказывается, и у них не все так просто, как кажется издалека. Сколько переживаний в таком вот ожидании мужчин, ушедших на морской лед! Там может случиться всякое: лед еще недостаточно крепок, да и погода сегодня ветреная… А может быть, просто не повезет, вернутся они с пустыми руками, голодные, мучимые жаждой. Надо будет сделать так, чтобы у них хватило сил быстрее преодолеть свое огорчение…
Размышляя, Маша проворно лепила пельмени. Белые плотные конвертики, начиненные оленьим фаршем, щедро сдобренные луком и перцем, вставали рядами на чисто выскобленную доску.
Заполнив одну доску, она вынесла ее на мороз и принялась лепить еще.
Хлопоча на кухне, Маша чувствовала, как это прекрасно — быть кому-то нужной. Не только абстрактному человечеству, а и вполне конкретному человеку, который где-то далеко думает о тебе, радуется скорой встрече с тобой.
В хлопотах незаметно пролетел день. Наступило время зажигать свет. У Маши все было готово: пельмени ждали своего часа, в чайнике тихо бурлил кипяток, в ведре, в холодной воде плавали льдинки, стукаясь о жестяной ковшик.