Метель
Шрифт:
– А старинные традиции необходимо соблюдать самым скрупулёзным образом, – насмешливо напомнил Пётр. – Мол, не нами придумано, не нам и отменять…
– Во-во! В самый корень зришь, подполковник! – княгиня, явно нерасположенная шутить, достала из колчана короткую оперённую стрелу и протянула её Петьке. – Давай-ка, сердечный друг Петруша, покажи, как заряжается арбалет. Потом, понятное дело, мне его отдашь.
Пётр – опытный «реконструктор» – принялся увлечённо, со знанием дела объяснять:
– Этот приставной железный рычаг называется «козья нога». С его помощью мы сейчас взведём тугую арбалетную тетиву. Примерно, вот так…. Эк! Да, туговато идёт, зараза. Видимо, этой штуковиной давно уже не пользовались…
– Ничего, я княгиня необычная, с хорошей спортивной подготовкой. Непременно справлюсь! –
– Вот это – направляющий паз для «болтов»…
– Каких ещё, к порченой маме, болтов? – гордая княжеская «маска» опять пропала, будто её и не было. – Что ты, морда гусарская, имеешь в виду? На что намекаешь, гнида экономическая, насмешливая? В глаз захотел? Засвечу, даже моргнуть не успеешь…
– Арбалетные стрелы, они и называются «болтами». Из-за того, что их древка гораздо короче и толще, чем у лучных стрел, – невозмутимо пояснил Петька, с трудом сдерживая ехидную улыбку. – А высокородной княгине не пристало так некультурно и грязно выражаться. Это я про «порченую маму»…
– Пшёл к чёртям свинячим, моралист хренов! Сама всё знаю…. Просто рядом нет посторонних ушей, вот, я и отрываюсь, отдыхая душой. Мать его растак! Ладно, больше не буду…. Лучше покажи, куда надо нажимать, чтобы эта хитрая штука стрельнула.
– Стрелу, соответственно, вставляем до упора в направляющий паз. Вот эта фиговина, по-научному называемая «орехом», является специальной шайбой с прорезью для хвостовика стрелы и оснащена специальным зацепом для тетивы. Короткое плечо спускового рычага упирается в выступ «ореха», фиксирующая пружина давит на длинное плечо, удерживая весь механизм во взведённом положении…
– Короче говоря, надо дёргать именно за спусковой рычаг?
– Не дёргать, а плавно нажимать, чтобы случайно не сбился прицел…
Невдалеке, метрах в семидесяти-восьмидесяти от них, раздался жалобный вскрик, полный ужаса и боли, после чего восторженный голос Глеба громко известил:
– Какой здоровенный заяц! Обалдеть! Белоснежный, размером, наверное, с приличную собаку…. Первый раз вижу такого!
– Пьер, отдай мне арбалет! – велела Ольга. – Я уже вся горю – от нешуточного охотничьего азарта. Княжеского азарта, ясен пень!
Пожелав от всей души непредсказуемой княгине (с замашками амазонки) удачи, Петька, чтобы не мешать охотникам, свернул на боковую, но тоже достаточно широкую парковую аллею. Шагал себе неторопливо между столетними заснеженными буками и ясенями и усиленно размышлял о сложившейся ситуации: – «А, ведь, наша Ольга-Ванда во многом права! Двадцать первый век, он, действительно, очень грязен, коварен и несовершенен. Сплошные неразрешимые сложности, вечные душевные терзания, сумасшедший информационный поток, гадкие искусы и заманухи…. В результате, то бишь, в сухом остатке, наблюдается следующее: общая неопределённость, бесконечное и хроническое недовольство собой, неуверенность в завтрашнем дне, регулярное и устойчивое желание – выпить и забыться. А ещё присутствуют: всякие и разные политические партии, бесконечные выборы, потрясающее лицемерие власть предержащих, полное обнищание народных масс, по телевизору – жестокость, насилие, боль, кровь, регулярные супружеские измены и разнузданный секс с кем попало.… Да, если смотреть правде глаза, то нет там, в Будущем, совершенно ничего хорошего. Ну, абсолютно ничего! Только тёмно-серый мрак, полная безысходность, всеобщая несправедливость и железобетонное неверие в светлое завтра…. Что же мы видим-наблюдаем здесь, в 1812-ом году? Строго говоря, чёткой однозначности тоже нет. Крепостное право, клопы-тараканы, ночные придорожные разбойники, надвигающиеся жестокие войны, кровавые крестьянские бунты, отсутствие электричества, кинотеатров, антибиотиков и прочих эффективных лекарств…», – Петька приветливо помахал рукой ярко-рыжей белке, громко цокающей на него с верхушки молодого клёна. – «Конечно, быть дворянином-помещиком достаточно занятно и комфортно: крепкая усадьба, добронравные соседи, милые и морально-устойчивые (хочется надеяться на это!) девушки-дворянки, старинный ухоженный парк с прудами, верные и послушные холопы, шикарная охота, наверное, не менее шикарная рыбалка.…Но, при этом, намечаются и многочисленные войны, включая знаменитое нашествие Наполеона Бонапарта.
Пётр ещё долго – часа полтора-два – ходил по длинным и извилистым аллеям старого заснеженного парка. Изредка в шутку переругивался с рыжими белками, наблюдал за пёстрыми рябчиками, копошащимися в густых ветвях кустарника, любовался на важных красногрудых снегирей и беззаботных лимонно-жёлтых синичек, безбоязненно снующих тут и там. Возле деревянных кормушек-корыт, наполненных сеном и зёрнами овса, он минут десять-двенадцать, укрывшись за стволом толстенного дуба, с интересом рассматривал молоденьких косуль. До животных, занятых трапезой, было метров сорок пять, расстояние для меткой стрельбы из арбалета – идеальное. Но Петька даже ни на секунду не пожалел, что арбалет отсутствует – больно уж красивыми и чудесными были глаза у потенциальной добычи: выпуклыми, миндалевидными, влажными, доверчивыми, наполненными детской верой в непреложное добро окружающего мира…
«Лучше уж рыбу ловить, чем охотиться на зверей», – задумчиво высказался внутренний голос. – «Во-первых, она не умеет стонать и плакать. А, во-вторых, у неё глаза холодные и бездушные…».
Ещё, конечно же, он беспрестанно раздумывал над сложившейся дилеммой: какое из двух Времён выбрать?
Пётр почему-то был твёрдо уверен, что от его решения-выбора зависит очень многое: захочет вернуться в двадцать первый век – непременно вернётся, захочет остаться – останется. Откуда взялась-появилась такая, далеко не скромная уверенность? Трудно сказать, вернее, совершенно невозможно. Взялась и взялась…
Впрочем, окончательно он так и ничего не решил.
«Куда спешить, братец? Пожалуй, надо немного подождать», – посоветовал мудрый внутренний голос. – «Вот, когда встретишься с прекрасной Марией Гавриловной, объяснишься, переговоришь…. Тогда решение и придёт. Причём, придёт само по себе, тебя, парнишку нерешительного, вовсе не спрашивая…».
Наконец, по парку разнеслись призывные голоса-крики:
– Ау! Пьер! Сюда! Ау! Пьер!
Поняв, что сегодняшняя княжеская охота подошла к завершению, он торопливо зашагал на голоса.
На перекрёстке парковых аллей – между двумя садовыми скамейками – горел яркий и уютный костёр. На одной скамье, к спинке которой были аккуратно прислонены арбалеты, сидели, обнявшись, Глеб и Ольга. На горизонтальной поверхности другой были разложены – ровным гордым рядком – многочисленные охотничьи трофеи: три упитанных зайца-беляка, пять пёстрых рябчиков и две бело-серые куропатки.
– Недурственно! Молодцы! – искренне похвалил Пётр, отогревая над жарким пламенем костра озябшие ладони. – Огонь разжигали при помощи газовой зажигалки? Той, что Ольга купила ещё в московском ларьке?
– Не-а! – Глеб устало и довольно зевнул. – Всякие предметы и приспособления, случайно прихваченные из двадцать первого века, здесь не работают. Пистолеты не стреляют. Зажигалка не зажигает. Презервативы сразу же рвутся. Зажигалка, впрочем, сперва функционировала – первые сорок-пятьдесят минут нашего пребывания в 1812-ом году. А потом перестала. Так, наверное, полагается…
– А у меня спички – те, из подпольного казино «Мистраль» – исправно зажигались.
– Ну, спички…. Это же мелочь! Я про серьёзные вещи толкую тебе.