Метелица
Шрифт:
— Ура-а! — запрыгал Артемка от радости.
— Цыц, негодник! — осерчал Антип Никанорович. Он вскочил с табуретки, зацепился за угол стола, буркнул себе под нос ругательство и вышел из горницы.
Всю ночь ворочался Антип Никанорович с боку на бок, а утром подался с Артемкой на станцию к первому поезду.
День выдался погожим. Трава вдоль стежки, иссушенная за лето до желтизны, понуро пригорбилась к земле и не шевелилась. Тихо стояли вербы, свесив узкие ленты листьев, молчаливо и неприветливо высился размашистый клен у дороги на станцию, под которым военною зимой нашла свою смерть Полина; местами он начинал покрываться желтыми и
Артемка, радуясь своей первой поездке в город, приплясывал по стежке и путался у Антипа Никаноровича под ногами. Он пригрозил внуку: «Будешь выкаблучивать, возверну до хаты!» Но Артемка знал, что дед его не вернет, и только щерился в улыбке.
На станции Антип Никанорович увидел двоих метелицких мужиков и несколько баб с объемистыми оклунками, торопливо отошел в сторонку и стал за толстым тополем, чтобы избежать расспросов. А когда подошел поезд, забрался в последний вагон и молча просидел на ребристой обшарпанной скамейке до самого Гомеля. Старый скрипучий вагон, без единого стекла в окнах, продуваемый насквозь ветром, качало не хуже телеги на разбитой дороге, остервенело скрежетали тарелки буферов, стучали колеса на стыках, а в голове Антипа Никаноровича так же гулко, в такт колесам отдавалось: «За што его забрали? За што?» И не было ответа — одни смутные и страшные догадки.
В последний раз Антип Никанорович был в Гомеле еще до войны и теперь не узнал города. Города и не было, только одинокие уцелевшие дома высились среди развалин. Поверх пепелищ глазу было видно далеко вокруг, как в низком, по пояс, кустарнике: и заросло, и густо, а все одно — пустота кругом. И от этого казалось, что человек в сравнении с городом вырос до неимоверных размеров и все в его власти: строить и разрушать.
С привокзальной площади виднелся уцелевший шестиэтажный дом Коммуны на улице Комсомольской, рядом — небольшое здание 5-й школы да громоздкий Дворец железнодорожников у самой площади. А дальше все лежало в развалинах. Наполовину уцелел и вокзал, но, избитый снарядами, с разрушенным правым крылом, он походил на безрукого калеку. Вдоль по центральной улице прижимались к грудам кирпича и бетона дощатые магазинчики, лоточки, серые, не покрашенные, похожие на сараи. Они густо ютились один около другого и создавали что-то похожее на живую улицу. Там было людно, и туда направился Антип Никанорович, строго наказав внуку не отставать ни на шаг.
— А коли отстанешь и сгубишься, топай прямиком к станции, там и сустренемся, — сказал он. — Взял на свою голову, тьфу ты!
Насилу дознался, как пройти к НКВД. Никто не знал туда дороги. Одни пожимали плечами, другие попросту отворачивались, но все с любопытством косились на деда, и ему становилось неловко от таких взглядов. Наконец конопатый мужчина в выгоревшей солдатской гимнастерке объяснил дорогу.
Антип Никанорович широко зашагал на другую сторону улицы, поторапливая внука. Артемка же, привыкший бегать по свежей земле, ступал по булыжной мостовой как по стерне, боясь поранить ноги. Антип Никанорович заметил это и убавил шаг. Ему и самому было непривычно чувствовать под ногами камень вместо земли.
На входе в здание НКВД Антипа Никаноровича остановил дежурный и, расспросив его, велел возвращаться домой и ждать. Антип Никанорович уперся и заявил, что никуда не уйдет, пока не сведут к начальнику. Дежурный поначалу уговаривал, растолковывал, что
— Иди, дед, иди, пока я тебя не отправил в холодную.
— Ты меня не стращай, — проворчал Антип Никанорович. — Меня ишо при царе стращали!
Неизвестно, чем бы кончился такой разговор, но в коридоре появился капитан Малинин, которого Антип Никанорович сразу признал.
— Товарищ капитан, — обратился дежурный к Малинину, — тут у нас дед настырный. Требует, чтобы отвели к начальнику. Никак не втолкую…
Капитан также признал его и, подойдя, сказал:
— Дело вашего сына не закончено. Езжайте домой, в свое время вам сообщат о результатах.
— О каких результатах? — удивился Антип Никанорович. — Ни за што ни про што забрали, и на тебе: «о результатах»…
— Взяли, значит, было за что.
— Я батька и должон знать, за што арестовали сына.
— Хорошо, подождите здесь, — сказал капитан и ушел по коридору, гулко стуча каблуками.
Через минуту из коридора донеслось:
— Деда — к майору Брунову!
Антип Никанорович велел Артемке погулять на улице и, сопровождаемый дежурным, прошел в бесшумно открывшуюся перед ним дверь. На пороге разминулся с Малининым и очутился в продолговатой, не больше Ксюшиной спальни, комнатке один на один с человеком в штатской одежде. Это, как он понял, и был майор Брунов. Антип Никанорович степенно поздоровался и присел на указанный Бруновым темно-коричневый, с толстыми ножками стул. В комнате было накурено, отчего он помимо воли скривился и повел носом.
— Некурящий? — спросил Брунов с улыбкой.
— Не употребляю, — подтвердил Антип Никанорович.
Брунов притушил недокуренную папиросу, вылез из-за стола и открыл одну створку окна.
«Ишь ты, обходительный, — подумал Антип Никанорович. — А востер».
Ему было проще говорить с капитаном, того хоть кое-как знал и держал себя с ним свободно. А с Бруновым почувствовал скованность. Что он за человек, этот Брунов? Хитрый, видно сразу, и обходительный… Только все они, хитрые, обходительными прикидываются. Безвинных людей забирать — какое обхождение?
Брунов заговорил первым:
— Отец Тимофея Лапицкого? Так, так… Я хочу вас кое о чем спросить. Это в интересах вашего сына, — добавил он, медленно прохаживаясь по комнате. — Вы ходили в начале сорок третьего в отряд Маковского?
— Ну, ходил.
— Кто посылал?
— Тимофей. Сын, значит.
— А раньше, в сорок первом — сорок втором, ходили?
— Не доводилось.
— Не было кому посылать или дела не было?
— Мне ить не шестнадцать — посыльным бегать всякий раз.
— Значит, ваш сын в сорок первом — сорок втором не был связан с отрядом, только — в сорок третьем? — спросил Брунов, остановившись перед Антипом Никаноровичем.
— Это чего ж не был?
— Очень просто: если ваш сын был связан с партизанами с самого начала, то за полтора года хоть одно срочное поручение должно было найтись, и вам пришлось бы наведаться в отряд до сорок третьего. Ведь связная не могла быть все время под рукой.
Антип Никанорович смекнул, куда гнет следователь. Эк ты, к чему подвел Брунов. Все-то у него просто… Выходит, Тимофей до сорок третьего связи с отрядом не имел. А в сорок первом-втором он работал в детдоме, значит, на кого же еще, как не на немца? Ну нет, майор, слаба твоя кишка! Хотя и стар Антип Никанорович, однако мозги не пересохли.