Метемпсихоз
Шрифт:
– Его тоже…. На днях…
Нас запросто могли грязно обругать, толкнуть и даже избить, причём ударить русскую многим чеченцам, судя по всему, доставляло удовольствие. Но с конца 1991 года, когда у власти оказался Дудаев, жить стало просто невмоготу. Зарплату ни мне, ни мужу почти не платили, вечером на улицу выйти было нельзя, могли запросто убить. Днём по городу ходили грязные, небритые чеченцы с оружием, и если кто-нибудь из русских им не нравился, могли втроём – впятером затащить в какой-нибудь подвал и там спокойно убить.
В августе девяносто первого создается подчинённая Дудаеву «национальная гвардия», начавшая свою деятельность со сноса памятников. Не только и не столько советских, как по всей стране: борьба с коммунистическим
Параллельно изгоняется и советское руководство, в сентябре, принимаются за парламент. Потом телецентр, почта, телеграф, МВД. К октябрю добираются до КГБ. Я как раз проходила мимо и видела всё своими глазами. Двери в здание распахнуты настежь, тротуар усеян какими-то бумагами, из нескольких окон свешиваются зеленые шакальи тряпки. Рядом со ступеньками лежит чьё-то тело, прикрытое тряпьем, а в довершение всей картины на крылечке на стуле сидит шакал в папахе, с пулемётом на коленях.
Бойня в КГБ имела характер национального погрома: единственный раненый сотрудник-чеченец, Аюбов, был немедленно доставлен в больницу, от его родственников потом откупятся. А, например, русского майора Толстенева забивают до смерти, затем, демонстрируя труп по телевидению, поясняют для общественности, что покойный «при попытке провокации … сам перерезал себе горло».
В меня стреляли, пытались избить, бросали гранату, пытались задавить машиной, но к этому времени я уже научилась очень многому. Я умела, не поворачивая головы, видеть на 360 градусов, с одного взгляда определять какие намерения у идущих или едущих мне навстречу и совершенно точно знала, как следует поступить. Как прыгнуть в канаву от гранаты, как уклониться от выстрела из пистолета.
В Чечено-Ингушском Нефтяном институте имени академика Миллионщикова генерал встречался со студентами Нефтяного института и Государственного педагогического Университета. Я присутствовала на встрече. Валентина Верольская, преподаватель института, осмелилась спросить у Джохара:
– Генерал, вы действительно хотите блага чеченскому народу?
– Да, я хочу блага, – ответствовал растерявшийся генерал.
Валентина Васильевна начинает говорить о необходимости грамотности для молодого поколения, но он морщится:
– Вы так считаете? … Я считаю, что мальчикам надо дать четыре класса образования, а девочкам – два.
– Ну и что у вас получится? Солдат и родильный агрегат.
Ночью бандиты врываются в университетское общежитие и выбрасывают в окна тех, кто не успевает бежать сам. Ректора, Виктора Канкалика, похищают и убивают где-то в пригороде Грозного. Убит проректор Ибрагим Исраилов (чеченец), попытавшийся помешать бандитам. Исчезают так же многие преподаватели, а в университетских коридорах то и дело слышны выстрелы.
Затем принимаются за частный сектор: захватывают частные дома и квартиры. Люди начинает получать от соседей-чеченцев «письма радости»:
«Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоих детей, забирай свои вещи и убирайся подобру-поздорову, а квартиру оставь… Иначе, пулю получат твои дети».
Многие же просто – исчезали, гибли или, оставив дом и имущество, спешили покинуть вспыхнувшую под ногами родную землю.
Моя подруга, Рая Афанасьева, была изнасилована в третьей городской больнице группой подростков-чеченцев. Потом её под угрозой ножа заставили совокупляться с собакой. Другая подруга, Наталья Колесникова была похищена вместе с тремя другими девушками и пять месяцев в качестве рабыни провела в отряде боевиков. Один из них, насилуя, всегда прижигал её сигаретами, чтобы та стонала. «Для страсти». Позже всех троих пленниц убили под Ведено: вывели
В 1992-м в Грозном было совершено нападение на нашу школу. Детей (седьмой класс) взяли в заложники и удерживали в течение суток. Было совершено групповое изнасилование всего класса и трёх учительниц… Я была одной из трёх…
А затем погиб мой муж. Единственное, о чём я не жалею.
– ???
– Я рано вышла замуж. Не вышла, выскочила. Любила мужа безумно. Первые три года – сказка, сплошной золотой сон. Я была счастлива, как Золушка. Увы, мой принц оказался заурядным алкоголиком. Не буду лгать, начиналось всё красиво: длинные витые свечи, хрустальные бокалы, золотистое шампанское, мой любимый грильяж в шоколаде… Как скоро развеялся романтический дым, и ритуальный бокал шампанского превратился в банальную стопку водки перед обедом, точнее перед закуской. Затем отпала надобность и в закуске. Последние два года он практически не просыхал. А как опустился. Оказывается, нет предела падению человека. Его даже скотом назвать было неудобно. Стыдно перед животными за такое сравнение. Но какой апломб! Какое самомнение…
Светлана Викторовна замолчала. Несколько минут они шли молча. Лишь тонкий ледок похрустывал под ногами.
– Я была на грани. Ещё месяц – другой такой жизни, и… не знаю, чем бы всё кончилось. И вдруг всё круто изменилось. Его внезапная смерть. Похороны. Война. А затем к нам пришла компания чеченцев и заявила, что наша квартира теперь принадлежит им, и чтобы утром нас здесь не было. Мы уехали, вернее бежали. Буквально в том, в чём были. Удалось взять лишь немного детских вещей. Всё, что было нажито и не пропито за десять лет совместной жизни пошло прахом. Сейчас мы нищие. Самые натуральные голодранцы. У нас нет ни-че-го. Ни жилья, ни мебели, ни посуды, ни одежды. Даже платье на мне Маришкино. Это жена моего брата. Они нас приютили, хотя и без того жили вместе с родителями, шесть человек в трёхкомнатной квартире. Сейчас нас девятеро на сорока пяти метрах полезной площади. Пятеро взрослых и четверо детей в одной куче. И никакой перспективы. Вот что самое страшное. Просто выть иногда хочется. Села бы на снег, как собака, задрала голову вверх и выла бы, выла… Если бы не Маришкин золотой характер, не знаю, что бы с нами всеми было. У меня нервы никуда, дети только-только стали приходить в себя. Саня должен молиться на свою жену. Но их тоже надо понять: они ещё молоды, а с ними в комнате спят двое больших мальчишек. Долго так продолжаться не может. Нужен какой-то выход. А выхода нет. Я, во всяком случае, не нахожу.
Светлана Викторовна безнадёжно качнула головой. Зябко поёжилась и засунула руки в карманы старенькой куртки.
Иван Сергеевич мысленно проклял себя за длинный язык. Дёрнуло его забраться в чужую душу. Мало своих проблем… Хотя… Какие у него сейчас проблемы? При его-то растительном существовании.
– И вот гложет меня неотвязная мысль, – похоже, Светлана Викторовна решила выговориться до конца, – за что мне выпали такие страдания? Неужели за то, что вышла замуж за человека, которого безумно любила? Не слишком ли суровая расплата за любовь? Но как быть с детьми? Они здесь при чём? Или я действительно расплачиваюсь за грехи своей прежней жизни?
Иван Сергеевич вздохнул.
– Всё-таки человек сам закладывает своё будущее. Как и будущее своих детей. В этом меня никто не переубедит. Вот пример. Восьмого мая 1988 года я напился самым безобразным образом. Так получилось. Впервые в жизни, кстати говоря. Ночь я провёл в туалете, склоняясь над унитазом. Утром, едва живой, рухнул в постель. Пришлось жене везти родных на дачу. Результат известен.
Иван Сергеевич замолчал. Никто не делал попытки возобновить разговор. Они медленно брели по безлюдной улице, и мысли их, подобно Евклидовым параллельным прямым не пересекались в бесконечном пространстве.