Метка Каина
Шрифт:
— Нет. Всем известно, что в среднем молодые чернокожие могут бегать намного быстрее, чем молодые белые. И это и есть некое фундаментальное расовое и генетическое различие. Конечно, от вас ждут, что вы не станете говорить вслух о подобных вещах… — Профессор невесело усмехнулся. — Но меня это уже не слишком волнует в любом случае. Я слишком стар.
— Более чем откровенно. А молодые ученые?
Лицо профессора стало сварливым.
— Для молодых ученых тут, конечно, разница есть, да; если сунуться в такие вещи, это будет равносильно научному самоубийству. Все это весьма спорно. Корейцы лучше играют в шахматы,
— Биологическое пиратство?
— Вы хорошо выполнили домашнее задание, — в глазах профессора светилось нечто вроде тоски. — Да. Видите ли, в процессе исследований мы предполагали изучить ДНК представителей изолированных племен и рас, вроде меланезийцев, жителей Андаманских островов и так далее.
— Но зачем?
— Потому что редкие народы, подобно редким растениям Амазонки, могут обладать уникальными полезными генами. Если бы мы нашли, например, некое изолированное племя в Конго, которое обладает генетической невосприимчивостью к малярии, мы могли бы отыскать кратчайший путь к вакцине против этой болезни, основанной на генетическом материале.
Саймон записал все это в свой блокнот.
— Но представители племен воспротивились этому? И обратились в суд, да? Потому что это их ДНК?
— Именно так. — Фазакерли нетерпеливо пожал плечами. — Да, некоторые из племен австралийских аборигенов обвинили нас в биологическом пиратстве, и это добавило еще одну ложку дегтя в и без того уже подпорченный мед наших отношений со спонсорами. С Фондом Гриллера, «Келлерман Намкорп» и другими. И они дали отмашку. С проектом «Карта генов» было покончено. — Фазакерли смотрел в окно. — Просто стыд, и так жаль сотрудников… тут у нас были просто по-настоящему замечательные ученые. Невероятно умная девушка из университета Киото. И выдающийся китаец из Канады. И, конечно…
Они посмотрели друг на друга. И журналист сказал:
— Ангус Нэрн.
— Да, молодой Ангус Нэрн. Пожалуй, лучший из молодых генетиков Европы. Он уже опубликовал несколько совершенно потрясающих статей.
— Но… потом он исчез?
— Да, после того, как нас прикрыли. Да.
— Почему?
— Понятия не имею.
— И вы не знаете, куда он мог отправиться?
— Нет. — Фазакерли пожал плечами. — Я даже думал, не покончил ли он с собой, как хороший сократик. У молодых людей бывают весьма странные причины для самоубийств. Я лично подозреваю, что он был достаточно… амбициозен для того, чтобы прыгнуть с Тауэрского моста. — Желтозубая улыбка была невероятно грустной. — В общем, это действительно загадка. И я ничем не могу вам помочь.
— А что насчет связи с теми… убийствами? Вы сказали по телефону, что прочли мои статьи. Значит, вам все это известно. Ангус Нэрн исследовал басков как раз перед тем, как исчезнуть.
— Баски представляют собой огромный интерес для генетиков.
— Но, как ни странно, как раз недавно случилось убийствоженщины-баска.
В лаборатории было тихо. Фазакерли вдруг встал и сказал:
— Послушайте, у меня есть некая теория. Насчет Нэрна. Но у меня уже нет времени на разговор с вами. Так что… может, прогуляетесь по площади вместе со мной?
— Как пожелаете.
— Вот и хорошо. Может быть, я смогу вам показать там кое-что — кое-что такое, что объяснит то, что я хочу вам сообщить.
Они вдвоем вышли из опустевших лабораторий; мягкие лучи осеннего солнца как будто увеличивали пространство.
Фазакерли шагал слишком живо для старика. Он повел своего гостя вниз по лестнице и вон из здания, через пустую дорогу, за железные ворота, в зелено-золотой по-сентябрьски парк на Гордон-сквер. Студенты, туристы и служащие обедали на лужайках, доставая сэндвичи из прозрачных пакетов и подхватывая палочками суши с маленьких пластиковых подносов. Лица обедающих были и белыми, и черными, и вообще всевозможных оттенков.
И это, подумал Саймон, и есть самое замечательное в Лондоне: он дает надежду всему миру. Все расы съезжаются сюда. Но постоянно люди вроде этого смахивающего на ящерицу Фазакерли пытаются разделить человечество, снова и снова: разложить всех по отдельным коробочкам, заставить всех потерять доверие друг к другу…
Саймон без труда мог понять, почему людям не нравился проект «Карта генов». В нем ощущалось что-то неправильное, подавляющее расовое разделение человечества. И в то же время это ведь была просто наука, но, несмотря на все это, подобные исследования в состоянии спасать жизни. Парадокс смущал. И таил в себе вызов.
— Вот, — пробормотал Фазакерли.
Он наклонился к самой земле. Протянув руку, покрытую коричневыми «печеночными» пятнами, профессор что-то поднял. На его морщинистой старой ладони очутился красный муравей, желающий вырваться на свободу.
— Взгляните, мистер Куинн. — Он снова нагнулся к земле.
На плоских плитах известняка кружил настоящий водоворот. Бесчисленное множество черных муравьев толпились здесь, пытаясь окружить кем-то брошенный огрызок яблока.
Фазакерли осторожно опустил красного муравья в густую толпу его черных собратьев. Саймон наклонился пониже, хотя и чувствовал себя чуть ли не нелепо. Он гадал, не смеются ли над ними студенты, видя, как они вдвоем уставились на муравьев.
Фазакерли начал объяснять:
— Я уверен, вы должны счесть это достойным школьника с перепачканными чернилами пальцами. Однако это просто захватывающий процесс. Наблюдение.
Красный муравей, явно смущенный внезапным перемещением, поворачивал то туда, то сюда, потом выбрал направление к цветочной клумбе. Но дорогу ему преградили черные муравьи.
Саймон наблюдал.
Красный муравей натолкнулся на черного.
— А теперь… — пробормотал Фазакерли.
И в то же мгновение муравьи сцепились друг с другом. Черный ухватил более крупного красного за мандибулы. Красный ответил на атаку, перевернув черного на спину, — но на помощь уже спешил другой черный; и вот уже целая толпа собралась вокруг одинокого и напуганного красного муравья, и черные оторвали ему все лапы по одной, а потом отвернули и голову. Издыхающий красный муравей несколько раз дернулся и затих.