Метод любви
Шрифт:
Тут декан сказал что-то как бы самому себе (была у него такая манера), чего Сережа не понял, потому что декан был, конечно, настолько умнее нас, да жил чем-то настолько другим, что иногда было трудно его понять.
– Может, тебя выгнать?
– спросил декан, закончив свою внутреннюю речь.
– Можно и выгнать,-покорно согласился Сережа, удивив декана полным безразличием к своей судьбе.
– Послушай, Иванов, может, тебе ещё раз поучиться на третьем курсе?
Такое предложение было редкостью, делалось только при наличии очень уважительных причин. Сережин случай к таким
В-общем, все очень хотели, чтобы Сережа продолжал учиться, все думали, что для Сережи это очень важно, все верили, что Сережа принесет науке и человечеству много пользы. Кроме самого Сережи.
– Так я ведь не буду учиться,-ответил Сережа, а посмотрев на разочарованное лицо декана, добавил, - Уж извините. Правда не могу.
– Ну почему, Иванов? Дураки сотнями институт кончают. Ведь не так уж это и трудно.
Но дело в тому что такой уж человек был Сережа, что для него всю жизнь было невероятно трудно то, в чем любой из нас не видит ничего трудного.
– Не могу. Не интересно. Ну не виноват я.
Декан опять произнес речь для собственного употребления, из которой Сережа понял только, что "надо уметь хотеть ". Но вот хотеть Сережа не умел. Он умел только не хотеть, но зато уж это он умел в совершенстве.
Декан, увидев тщетность своих усилий, уже сухо сказал:
– Что ж. Месяц-два я не буду тебя выгонять. Подумай над моим предложением.
Помню, когда я оказался в подобной ситуации, так еле уговорил декана не то что разрешить еще раз окончить тог же курс, а хотя бы повременить недельку с приказом об отчислении, чтобы я получил шанс выкрутиться.
Поэтому мы сдавали экзамены, а Сережа либо спал, либо уходил играть в карты, либо читал, несколько раздражая нас, трудящихся в поте лица, своей праздностью.
Со мной Сережа делился своими мрачными мыслями по поводу того, что вот скоро выгонят из института и попросят из общежития, надо будет что-то делать и как-то устраиваться.
После окончания сессии мы сколотили строительную бригаду и уехали работать на север (и Сережа с нами). Когда мы вернулись, приказ об отчислении Сережи уже появился. (Но свои документы он получил из института только через полгода, потому что потерял два учебника из библиотеки. Его попросили заменить их любыми другими, но, естественно, Сереже было недосуг добраться до книжного магазина, на это у него ушло пять месяцев.)
Как он и предполагал, его попросили освободить место. Но Сережа из общежития никуда не уехал, а продолжал жить у меня в комнате. Финансовый вопрос его не мучил, так как он достаточно зарабатывал игрой в карты.
В ту осень и зиму Сережа временами испытывал беспокойство от бесцельности своего существования и иногда жаловался мне на это. Все вокруг него чем-то занимались, чем-то увлекались, с нами что-то происходило, поэтому он испытывал беспокойство от того, что у него самого все в жизни получается как-то по-другому. Особенно это стало заметно, когда подошла зимняя сессия, и все опять засуетились, забегали, только он один своим бездействием выглядел среди нас белой вороной.
– Как хорошо было в армии, -пожаловался он мне как-то раз,- В казарме три великих мысли: о женщине, о
– Ну так пойди в военное училище, - сказал я.
– Ты ничего не понял,- он поморщился, - в том-то и дело, что тогда от меня ничего не зависело. Я жил ожиданием демобилизации. Я ждал свободы. А в конце какие дни были счастливые. Даже не тот, когда уезжал, а тот, когда сказали, что завтра уезжаю. Была цель, к которой я стремился всей душой, понимаешь?
Мне пришла тогда в голову мысль, что нельзя назвать целью то, к чему тебя несет течение. Это важная мысль для меня, я запомнил ее, она вела меня по жизни.
Я готов дать честное слово, что все относились к Сереже по-прежнему, но сам он (видимо от этой внутренней неудовлетворённости) стал капризным, начал подозревать нас в том, что мы стали хуже к ному относиться. Я пытался его в этом разубеждать, но, как любого мнительного человека, разубедить Сережу в его подозрениях было очень трудно, впрочем, дел было очень много, как всегда в сессию, и времени возиться с ним не было.
Но тут на нашем небосклоне возникла новая личность, ставшая, я бы сказал, эпохой в Сережиной жизни. Можно даже сказать, не возникла, а промчалась кометой, поскольку исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Этого молодого человека звали Иван. Учился он на химическом факультете. В общежитие нашего факультета он пришел, потому что ему были нужны деньги, и он собирался их выиграть. Партия не составилась, все были заняты экзаменами, один Сережа, был не против сыграть, они ушли в подвал сражаться в покер.
К своему удивлению, Ваня не только не получил денег на путевку, но даже остался в проигрыше. Матч закончился ужином в шашлычной, здесь быстро выяснилось, как это пишут в романах, что "они рождены, чтобы встретиться'. Когда оказалось, что одного зовут Сергей Иванов, а другого-Иван Сергеев, то есть они перевертыши, как карточная картинка, Ваня сказал:
– Сам бог велел нам ободрать это общежитие.
Тут же за столом были оговорены приемы, приводящие к беспроигрышной игре.
Вообще Ваня был человеком даже очень интересным. Как и Сережа, он пришел в институт после службы в армии. Учился он плохо, но, как мне кажется, был из тех студентов, которые каждую сессии сдают еле-еле, но все же, к всеобщему, и даже своему, удивлению, институт заканчивают. Но он был старостой группы, и впоследствии это обстоятельстве неожиданно сыграло роковую роль в его ученых занятиях.
Ваня был человеком разносторонних способностей. Помимо карт он умел играть на нескольких музыкальных инструментах. Физически он был очень развит и имел разряды по нескольким видам спорта. Был он высокого роста и напоминал рабочего с выцветшего плаката 'Выполним и перевыполним' эпохи социализма. Всякие веселые словечки и прибаутки так и сыпались из него.
Подружился он с Сережей до того, что они дня друг без друга прожить не могли. В присутствии такого веселого и легкомысленного человека, как Ваня, Сережа забывал тяготившие его мысли. А Ваня, как все такие яркие личности, очень ценил тех, кто его искренне любил.