Метод любви
Шрифт:
Он сообщил, что бросил ту денежную работу. 'Почему?' - спросил я.
– Понимаешь, я не люблю деньги. А там приходилось работать. Такие деньги так просто не даются, а зачем это? Я подумал, что дали мне эти деньги? Вот я жил среди вас, и денег у меня было больше, чем у вас у всех. А все же вы были счастливее меня. Да и потом, деньги иногда даже мешают. Когда я так хорошо зарабатывал, я замечал, что женщины, начинают как-то приветливей относиться, когда узнают, что я такой богатый. Хотя я их не виню, это у них непроизвольно получалось. А друзья ждут, что раз я такой богатый и хороший, то начну деньги бросать на их развлечения. И непроизвольно
– Но все же деньги дают человеку возможность быть более свободным, жить более разнообразно.
Сережа поморщился:
– Это иллюзия-что деньги дают свободу. Наоборот. Единственное, что они дают- это возможность покупать. Я с Ваней попробовал все, что можно купить за деньги. И понял, что ничего этого я не хочу.
– Так где же ты сейчас работаешь?
– В том же управлении, только в другой бригаде. Правда, получаю в четыре раза меньше, так и работаю меньше раз в сто. От той работы горбатым можно было стать.
Больше ничего о его нынешней жизни я узнать не успел, потому что вскоре он совершенно напился. Основной идеей, вокруг которой кружил разговор, была идея о том, что человеку 'в наше время', если он порядочный и имеет способности, есть только один путь-спиться. Отсюда происходила идея, что человеку нужно пить, чтобы остаться человеком.
Раньше я никогда не замечал в нем зависти. Но в тот раз в его речах прозвучало раздражение на нас, его друзей, что мы-то институт окончили, хотя и не имели таких способностей. Я чувствовал, что за этим проходит невысказанная глубинная мысль о том, что так произошло потому, что все мы-люди менее порядочные, чем Сережа. Причем он почему-то считал, что только он один глубоко несчастен из-за своей порядочности, а мы все невероятно счастливы, и в нашем счастье есть что-то нечестное.
Эти его речи были почти монологом, мне только изредка удавалось вставить свою реплику.
Ушел я от него уже вечером с тяжелым чувством, потому что оставил его глубоко несчастным. А я его любил, хотя он и был вот таким. И хоть он сам даже иногда не верил, что его кто-то может любить.
К тому же я совсем по-другому представлял себе нашу встречу. Я ведь тоже шел к нему отвести душу, посидеть, спокойно поговорить, а получилось, что только слушал его лихорадочные речи.
И тяжело было видеть, что стало с человеком, который в новогоднюю ночь на первом курсе сидел на кухне и решал задачи по математическому анализу.
Слишком, слишком он ко всему серьезно относился. И я думал, что с такой серьезностью если уж он решил спиться, то это произойдет непременно.
Все же мои с ним дружеские отношения после этой встречи вновь вспыхнули. Мы виделись довольно часто.
Как я уже сказал, моя жизнь была сложной в то время. Мы с женой жили у ее родителей. Мои с ними отношения складывались натянуто, что было тем более неприятно от того, что мы все добросовестно делали усилия, чтобы эта натянутость исчезла, но от этих попыток сближения становилось только хуже. Моя жена вдруг стала все время ссориться с матерью, а так как раньше они жили прекрасно, то само собой получалось, что я- причина этого. И от этого мои отношения с женой стали усложняться, ну вы и сами знаете, как
Я с удовольствием встречался с Сережей. Я успокаивался, глядя на человека, у которого в жизни были всего две причины для поступков: люблю или не люблю. Причем он всегда как-то удивительно легко решал любит он или не любит.
Я вот не могу так жить. И даже не потому, что не нахожу в себе мужества делать только то, что люблю, а потому что часто не могу разобраться, что я люблю, а что-нет.
Но, правда, из-за появившейся в нем раздражительности и мнительности Сережа начал становиться тяжелым человеком, так, например, однажды он сказал:
– Ты встречаешься со мной для того, чтобы порадоваться, какой ты успешный, и как у тебя все удачно по сравнению с таким, как я.
Если уж он такие вещи мне в лицо высказывал, то можно только догадываться, насколько мрачными были его мысли в то время.
Впрочем, я не обращал на это внимания, ведь все же он бывая очень рад нашим встречам, а значит, все же любил меня несмотря на все эти идеи.
Впрочем, наши встречи обычно кончались бутылочкой и его лихорадочными речами.
У Сережи появились свойственные алкоголикам сложные рассуждения, кого можно назвать алкоголиком, а кого нет. Те, кто пьют водку, утверждают, что алкоголики - это те, кто пьет вино, те, кто пьют вино, утверждают наоборот, запойные утверждают, что алкоголики-это те, кто каждый дел по чуть-чуть, и т.д. То есть каждый пьющий выводит при помощи этих рассуждений, что сам он все же еще не совсем алкоголик.
Тут в Сережиной жизни наступал период, который неизбежно должен был наступить, то есть он начал менять работы, и везде либо ему что-то не нравилось, либо его просили уйти. Работал он то контролером, то инспектором, то дежурным, то есть на таких работах, от которых кони не дохнут.
В этот период я редко к нему ездил. Он сам иногда звонил мне, и мы ехали к нему, или еще куда-нибудь, потому что принимать такого человека в таком приличном доме, как дом родителей моей жены, было, конечно, невозможно. Впрочем, вид у него был еще не совсем опустившийся, то есть даже трудно так сразу сказать, какие в нем произошли внешние изменения от пьянства, но все-таки это становилось заметно уже при первом взгляде.
Этот период в его жизни продолжался года два. Трудно рассказывать о том, каким был человек в ранней молодости. В этом возрасте, возле двадцати лет, все в личности очень зыбко, неверно, необъяснимо. Часто основой характера человека кажется то, что не только не является основой, но просто нанесено обстоятельствами, влиянием других людей. А из-за того, что в этом возрасте человек еще плохо понимает себя, свои истинные стремления, то даже его главные черты изменяются до неузнаваемости под действием его незрелых мыслей. То хорошее, что в нем есть, может служить причиной плохих поступков и т.д.
Но с годами все наносное уходит, человек приучается быть самим собой и понимать себя. У человека появляются устойчивые взгляды, он вырабатывает свою жизненную философию. Счастлив тот, кто находит счастливую философию.
Все это в полной мере относится к Сереже, потому что постепенно и сам он, и его образ жизни изменитесь до неузнаваемости по сравнению с периодом его метаний и неудовлетворенности.
Как-то раз мы встретились с ним после довольно долгого перерыва.
– Как у тебя дела?
– спросил Сережа.