Мэй vs Хорн
Шрифт:
Телефон всё ещё издаёт звуки, значит — успеваю. Не с первой попытки открываю тяжёлую дверь и, можно сказать, вываливаюсь на кого-то.
— Один, — раздаётся голос совсем рядом. — А ты успела. Теперь понял, как подстегнуть тебя, малышка!
Крепкие руки сжимают моё тело, его сердце бьётся размеренно и спокойно. Слишком спокойно. Задумываюсь над тем, не псих ли он? Он хватает за запястье и тянет через дорогу к машине. Я настолько не в себе от происходящего и близости чужого человека, что ничего не делаю — только переставляю ноги, которые плохо слушаются. Ещё немного и я упаду, а он, как дементор [4], высасывает
— Зачем ты это делаешь? — выскакивает у меня, а от его изучающего взгляда становится ещё неуютнее.
— Мы должны пожениться, Лорин. Я привык добиваться своего.
— Но…
Лукас, перебивая, хватает за плечи и прижимает теснее к тачке. Металлический корпус холодит спину даже через ткань толстовки Тоби в то время, как жар тела заставляет думать о чём-то другом. Его лицо слишком близко, он проводит рукой по щеке, и это выводит из состояния оцепенения. Отталкиваю и сжимаю его руку со всей силы, слышится хруст в костях.
— Нарушаешь зону комфорта! — вместо спокойной речи получается какое-то змеиное шипение.
— Как иначе, если ты моя невеста? — он даже не пытается выбраться из захвата, но уверена, что для него это сущий пустяк.
— Я тебе не невеста, — отбрасываю руку в сторону, как мусор.
— Ещё нет, — ненавижу эту его ухмылку. — Так у кого это ты там была?
Окидывает взглядом, отмечая внешний вид, точнее перемены в нём:
— Ещё и переоделась, как мило, — что-то, непонятное для меня, проскакивает во взгляде и почти сразу исчезает.
— Не твоё дело!
А он резко переводит тему, что и радует меня, и расстраивает где-то в глубине души:
— Садись в машину, отвезу домой.
— Сама могу добраться!
Однако стоит сделать шаг в сторону:
— Не заставляй повторять дважды: могу быть убедительным и по-другому.
Этот взгляд дьявола мне не нравится, но я не хочу выглядеть слабой перед двадцатилетним. Или сколько ему лет?
— Засунь свои угрозы, знаешь куда?
Делаю ещё два шага в сторону, наплевав на предостережение. Лукас грубо разворачивает за плечи и целует. Его сухие властные губы упираются в мои. Я настолько ошарашена таким поступком, что каменею, а ему удается почти мгновенно открыть дверь и засунуть меня на заднее сидение. Забываю, как дышать. Разве вообще могу это делать?
Лукас хлопает дверью и, заводя мотор, выжимает газ. Мы несёмся на скорости, выше допустимой, но это последнее, что меня интересует. Он не только позарился на мою свободу, но и на личное пространство. Нет никакого желания смотреть на него и даже разговаривать. Внутренности сжимаются так, что превращаются в кашицу, и только это позволяет не заплакать. Только не при нём! Смотрю на рубашку и на ней всё так же не застегнута часть пуговиц, на это нет сил. Мой заряд исчерпался.
Это его действие заставляет вспомнить, что он привлекателен и сексуален, каким и показался тогда в ресторане. До того, пока не бросил меня одну; до того, пока не заставил ненавидеть и не верить больше мужчинам. Снова.
Закрываю глаза и вспоминаю часть нашей переписки, хотя кого я обманываю? Я же не Дуглас Куэйд [5], чтобы восстанавливать свою память, чтобы найти ответы на вопросы — к сожалению,
О том, как рассказывала о своих любимых фильмах, сериалах и книгах; как много и легко шутила, потому что он казался таким другим, нежели сейчас, — открытым и мечтательным; как он присылал фотографии, показывая свою коллекцию фильмов в зеркальном стеллаже и как я долго рассматривала его самого в отражении. Его полуобнаженное тело с мокрыми волосами, полотенцем на плечах и в одних только шортах, которые держались на честном слове. Помню даже сейчас его торс и изгибы, и сон, где всё это было так близко, придавливая меня к кровати — я хотела, чтобы это было правдой. Что он действительно интересуется мной, хочет чего-то большего, нежели переписки в чате, но…
Но все мечты, как и всегда, разбиваются об айсберги. И этим куском льда стал его побег из ресторана. Сначала хотелось, чтобы и это было тоже частью сна, и ведь подтверждалось тем, что он не пишет и не звонит. Только вот проверив приложения, я находила всё те же доказательства того, что он реален и заходит в сеть, а потом, разозлившись, удалила всё, что могло напомнить о неудачном опыте.
Только вот я помню его фотографии слишком хорошо — не может быть ошибкой, это он. Тот, кого я ненавижу, и вот он снова в моей жизни, и это чувство вернулось с новой силой, словно случилось всё только вчера.
Как Мичиган настолько тесен, что из всех возможных вариантов именно он оказался братом Кеннета? Как я могу согласиться на их авантюру теперь? Это же Лукас. Тот самый Лукас, который…
— Почему ты так себя ведёшь со мной? — спустя какое-то время интересуется он, не сводя глаз с дороги. Мне настолько стало наплевать, что легко поднимаю взгляд и нахожу его лицо в зеркале, и как между делом бросаю:
— А ненависть должна проявляться как-то иначе? — вопрос риторический, но его разуму этого не понять, и он снова задаёт вопрос:
— Что я тебе сделал? — почему-то с его лица даже стирается пришитая улыбка, отчего он выглядит иначе — не похож на идиота. Состояние не позволяет использовать все свои театральные способности, поэтому выдаю только усталое:
— А ты не помнишь?
— Я не… — он пытается объясниться, но в окно неожиданно упираются чьи-то руки, отвлекая от признания. Оказывается, мы уже какое-то время стоим у моего дома, который теперь стал для меня хуже темницы с похороненными амбициями стать кем-то особенным, кем-то, кто не приносит вешалки в примерочные и уносит ворох одежды, снова возвращая каждую вещь на законное место. В какой-то другой реальности я бы стала тем, кем хотела, но, к сожалению, я не команда корректировки, чтобы менять события в жизни [6].
— Лори-и-ин! Я так волновалась! — через стекло просачивается голос сестры, и люди вокруг — последние, что хочу видеть.
Вылезаю из машины, запахивая поплотнее рубашку. Когда закрываю дверь, Лукас тихо говорит:
— Я удалил твиты.
«Какая, к черту, уже разница? Хватит и того, что люди это видели», — хлопаю дверью, представляя, как его голова оказывается между и трескается, словно спелый арбуз.
Сестра хватается за мою ладонь, её тепло такое родное и привычное, что я отдёргиваю руку вверх, по неаккуратности задевая по щеке Пат — сейчас мне не нужна эта жалость, а тем более разговоры по душам: