Мэйделе
Шрифт:
Она шла долго, по ощущениям – очень долго. Вокруг кипела жизнь, спешили куда-то люди, ездили машины, играли дети. Только Ингрид вело вперед какое-то чувство внутри нее да неясная надежда на лучшее. Полицейский на перекрестке проводил девочку внимательным взглядом, потом она заметила такой же внимательный взгляд какой-то собаки, отчего опять стало страшно, и девочка побежала изо всех сил к какому-то странному зданию, похожему на церковь, которое украшали шестиконечные звезды. 11 Что-то в душе Ингрид отзывалось на
11
Синагога.
Внутри обнаружились фрески, свечи, скамьи, на которых сидели в основном юноши и мужчины в странных черных шапочках. Недалеко от входа стоял мужчина в шляпе, завитые волосы которого спускались по обе стороны лица из-под головного убора, он как раз разговаривал с очень старой, по ощущениям девочки, женщиной. «Что я здесь делаю?» – подумала Ингрид, уже решив уйти, когда старушка почему-то обернулась на нее.
– Да это же вылитая Ида! – воскликнула эта женщина, извинившись перед мужчиной со странным именем Ребе. Она засеменила к девочке, и в этот момент жизнь Ингрид снова переменилась. Ненадолго, но переменилась… – Как зовут тебя?
– Ин-грид… – запнувшись, прошептала девочка, думая о том, что, наверное, нужно убежать, но ей было почему-то все равно.
– Ты знаешь такую фамилию: Пельцер? – поинтересовалась старушка и, увидев отрицательный жест, продолжила спрашивать: – А Мот?
– Это моя фамилия… – проговорила Ингрид, снова испугавшись, но в этот момент перед глазами все закружилось и стало темно. От всего произошедшего ребенок потерял сознание, всполошив всех, кто находился в этот час в синагоге.
– Как так, пропала? – высокий мужчина, одетый в черную форму, был очень серьезен. А вот женщина, что только что докладывала ему, едва держалась на ногах. Плохих новостей ее начальник явно не любил, поэтому она уже почувствовала на себе его неудовольствие.
– Как было установлено… – женщина переждала приступ дурноты. – Она покинула дом Бауэров утром, затем отправилась на вокзал и исчезла. Мы даже не смогли установить, куда она отправилась.
– Вы бесполезные, никчемные отбросы! – взорвался беловолосый мужчина, раздался тонкий свист, которому вторил отчаянный визг женщины. Эти люди не щадили даже своих. – Курт!
– Да, вождь! – в кабинет вошел молодой мужчина в черном, встав «смирно». При этом вошедший старался не смотреть на окровавленное тело на полу.
– Убрать! – приказал названный вождем. – Искать изо всех сил! Если отродье дотянет до двенадцати лет – все будет напрасно и придется начинать заново.
– Слушаюсь! – ответил Курт, затем наклонился и за волосы выволок не подававшее признаков жизни тело из кабинета. Нужно было приложить все силы по розыску отродья, иначе на месте Марты мог оказаться и он. Женщине еще один шанс, видимо, был не положен, раз приказ звучал именно так. Жалко эту бессердечную стерву никому не было.
Отродье исчезло на вокзале, при этом ее никто не видел и не слышал, но судя по артефакту, она была жива. Привлекать полицию к поиску было совершенно
Очнувшаяся девочка говорила очень мало, но сильно чего-то боялась. Осмотревший ее врач общины только покачал головой и ушел из комнаты, чтобы не пугать ребенка, а с Ингрид осталась какая-то грустно улыбавшаяся женщина. Она обнимала заплакавшую девочку, гладила ее, отчего плакать хотелось все сильнее. Никогда не испытывавшая таких ощущений девочка просто не могла успокоиться.
– Ничего, маленькая, все плохое закончилось, – проговорила незнакомая, но такая добрая женщина. – Можешь называть меня тетя Руфь. Я не знаю, чего ты боишься, но мы не дадим тебя в обиду.
– Они придут и… – тут какая-то странная боль пронизала девочку, отчего та не удержалась, а увидев, что ребенка буквально выгнуло, Руфь посерьезнела.
– Не надо, не говори сейчас ничего, – попросила женщина, переодевая девочку. Белья на такой размер пока не было, поэтому женщина натянула пока платье ребенку на голое тело, что ту совсем не обеспокоило и это было ненормально. – Ты кушать хочешь?
– Немножко… – тихо ответила Ингрид, не желая обманывать, но и пользоваться доверием тети Руфи девочка тоже не хотела, а вдруг та подумает, что Ингрид плохая девочка?
Руфь молча встала и вышла из комнаты, отчего Ингрид заплакала. Она ощущала себя абсолютно никому не нужной, отчего все вокруг казалось серым. Но тетя Руфь скоро вернулась, неся поднос, на котором стояли две тарелки. Оценив дрожание рук ребенка, женщина вздохнула, приподняла ту на подушках, начав медленно и спокойно кормить с ложечки, рассказывая ошарашенной Ингрид, какая она хорошая девочка. Немецкий перемежался каким-то слегка отличным от него языком, 12 который был Ингрид смутно знаком. Но сейчас девочку купали в ласке, и от этого никогда не испытываемого чувства Ингрид просто не знала, что делать.
12
Идиш и немецкий очень похожи. Иногда идиш принимают за диалект немецкого, но девочка такого слова не знает.
А пока девочку кормили, пожилой врач делился с ребе своими наблюдениями. Ситуация осложнялась тем, что состояние ребенка очень походило на то, что бывший малолетний узник немецкого концлагеря видел в ту пору, вспоминать которую совсем не хотелось. Но вот увидеть такие реакции сейчас…
– Ее били, били много и почти до шока, – объяснил доктор раввину. – Кроме того, в последнее время, насколько я вижу, – еще и электричеством или чем-то подобным, этим объясняется дрожь. Страх у нее очень странный, давно не видел именно такого проявления.