Меж двух огней
Шрифт:
У Шарлотты стало легче на сердце, она словно ощутила себя в безопасности здесь, именно в этой комнате, ей захотелось остаться здесь навсегда и никогда не покидать её пределы, и какое было счастье, что здесь она будет проводить гораздо больше времени, чем где-либо в этом особняке, однако любопытство не собиралось от неё отступать, все хотелось увидеть и осмотреть, так сказать, познакомиться с Аллердейл Холлом поближе, пообщаться с ним. И как бы странно это не звучало, но чем дольше Шарлотта оставалась здесь, тем больше ей казалось, что этот дом словно живой. Эти странные звуки и грохоты казались ей душераздирающими стонами поместья, который постепенно прощается с жизнью, который мучается от сильных ран и мечтает скорее кануть в небытие, унеся с собой историю многих поколений рода.
– Скоро станет теплее, -
– Ты замерзла, - проговорил Томас, сжав её холодные руки в своих ладонях и поднеся их к своим губам, чтобы подарить свое теплое дыхание.
– Ничего, скоро согреешься, - пообещал он, нежно гладя тонкими пальцами её руки, обводя кольцо, что красовалось на безымянном пальчике. Она завороженно смотрела на красный камень кольца, когда Томас подарил ей его, и девушке казалось, что этот яркий цвет утягивает её в какую-то рутину, в пропасть, откуда не выбраться, оно грозит чем-то весьма опасным и немыслимым, но страха не пробуждает… Наверное, именно из-за отсутствия страха и затмевающей собою все любви девушка без малейшей оглядки доверилась баронету из Англии.
– Я приготовлю тебе ванну, - вновь прозвучал его сладкий голос, обращенный в полушепот, а после их губы встретились и слились с поцелуе, который Томас постепенно обращал в настойчивый и крепкий. Он больше не пил маленькими глотками нектар её губ, теперь он пил его залпом, старался осушить до последней капли, до того пленяла его их невинность, их терпкость и сладость, что хотелось все больше и больше. Баронет опустил руки чуть ниже её талии и слегка смял шелковую юбку её платья, а девушка же непроизвольно уперлась руками в его грудь, когда ей казалось, что черта вот-вот будет перейдена ими обоими, и она понимает, что не готова перейти её именно сейчас. Она желает, но чего-то боится…
– Нет, Томас, подожди. Остановись, прошу, - зашептала она, ощутив на своей коже его горячее дыхание, которое сливается с её сбившимся. Он чуть ослабил объятия.
– Давай дождемся ночи.
– Она умоляюще взглянула в его глаза, и он будто пришел в себя, понял, что немного поторопился, понял, что, возможно, даже напугал её своим напором. Для неё столько нового произошло за эти дни: длительные переезд, знакомство с новым, чего таить, не самым уютным домом, к которому ещё нужно привыкнуть, а тут ещё неизбежная брачная ночь, на которой Томас не будет настаивать, если она действительно не захочет и попросит дать ей время.
– Прости. Конечно, ты права, дождемся ночи, - он прикоснулся губами к её виску, а она, словно извинившись за свою трусость, обняла его за плечи и положила голову ему на грудь, прижавшись словно маленькое дитя к родителю. Улыбнувшись её невинной искренности, Томас крепко сомкнул руки на её талии.
Шарлотта отправилась в ванную, когда за окнами мрачного Аллердейл Холла вечер постепенно начал сменять день: на возвышающийся холм опускались сумерки, небо хмурилось, а легкий туман находил из далеко раскинутых лесов на горизонте. Девушка наконец согрелась, она уже и забыла о холоде, который встретил её в этом доме. Хруст горящих поленьев в камине, теплые свечи, расставленные в спальне, уютная обстановка разогнали все печали и сгладили все неприятные ощущения, которые возникли от созерцания первого этажа. Шарлотта знала, что впереди ещё много неосмотренных комнат и вещей, для неё этот дом был как закрытая книга, впрочем, как и Люсиль, и под их величием могут скрываться тайны, о которых в данную минуту Шарлотта думала лишь вскользь, не смея позволять себе большего даже в мыслях. Этот дом и сестра супруга только ещё собираются стать ей родными, и она сделает все возможное, чтобы это скорее произошло.
Томас оставил Шарлотту одну, а сам же спустился вниз.
Абстрагируясь от всего этого, Шарлотта наконец решается принять долгожданную ванну. Её рука опускается на ручку крана, а затем так же осторожно его поворачивает, слыша при этом жалобный скрип. Вода потекла не сразу, вначале комната наполнилась шумом, доносящимся из труб, которые в свою очередь слегка трясло на стене. Такое чувство, что водопроводом тут давно никто не пользовался. Вдруг бегущая по трубам вода наконец добралась до крана и хлынула из него стремительным ярко-красным потоком. Шарлотта чуть отстранилась, испугавшись такого напора, хотя гораздо больший ужас ей внушал оттенок крови, что сочился из крана. Через несколько минут, когда глиняная грязь стекла, вода стала чистой и прозрачной, как и говорил Томас. Пар от бежавшего кипятка поднялся в воздух, и Шарлотта облегченно вздохнула, затыкая слив, чтобы набрать полную ванну воды.
На кухне тускло горели свечи, когда за окном ночь уже взяла власть в свои руки и ещё больше омрачила поместье. Теперь оно казалось не более чем призраком, сливаясь с тьмой и утопая в ней, его могли выдать лишь окна, за которыми словно из последних сил теплились огоньки вялого и бледного света, словно вот-вот собирались сдаться мраку и потухнуть навсегда.
– Шарлотта освоилась?
– поинтересовалась Люсиль, когда Томас оказался на кухне.
– Немного. Сейчас она принимает ванну, - ответил мужчина. Взяв с полки чашку и блюдце, что звякнули в его руках, он поставил их на стол, а после прихватил из ящика разрисованную узорами баночку, в которой хранились чайные листья.
– После её богатого имения в Бостоне она вряд ли так скоро привыкнет в полуразрушенному поместью супруга, - злорадно усмехнулась девушка, наблюдая за тем, как Томас заваривает для жены чай.
– Ты её плохо успела узнать, Люсиль. Она вовсе не из тех придворных дам, которые боятся замарать свои платья и туфли в красной глине.
– Именно такими были твои предыдущие жены. Она о них ещё не знает?
– Ей этого знать ни к чему. Все давно… осталось в прошлом, - Томас произнес эти слова с некой тяжестью в голосе, очевидно, она же и легла на сердце в эти секунды - тяжесть воспоминаний, которые каждый раз заставляли это сердце сжаться, и тогда Томас ощущал себя взаперти, в какой-то ловушке, из которой никак не мог или не хотел выбираться. Размешивая чай, ударяя о стенки чашки серебряным прибором, он задумчиво следил за всплывающими и тонущими чаинками, которые каждую секунду отчаянно рвались на поверхность, но, в конце концов, вновь ложились на дно.