Меж двух огней
Шрифт:
Через два месяца, а это были уже последние дни ноября, Шарлотта и Томас поженились. И не было пышного праздника, не было огромного количества гостей, не было долгих и красивых поздравлений - да все это и не было нужно ни Томасу, ни Шарлотте. Он надел на её палец фамильное кольцо, которое когда-то принадлежало его матери, их свидетелем являлась только Изабелла МакМайкл на свадебной церемонии в церкви.
Все прошло так быстро и так незаметно, словно так и должно было быть, но Шарлотта ни о чем не жалела. Она, конечно, мечтала о красивой свадьбе, но в реальности же это скромное венчание оказалось просто пределом её мечтаний в тот момент, и она просто не могла представить девушки, которая была бы счастливее её. С гордостью и трепетом Шарлотта произносила про себя свою новую фамилию и постепенно привыкала к ней - леди Шарп.
Сразу после свадьбы Томас
По прибытию в порт молодоженов уже встречал экипаж, запряженный двумя гнедыми конями, которые, понурив головы, словно вечно чувствуя за собой вину, бежали под легкими ударами плети, которые доставались им от возницы. Багаж был аккуратно уложен и перевязан, молодой баронет обходительно помог своей жене устроиться в экипаже, а она же принимала его помощь, чуть придерживая подол длинного белого пальто, широкий нагрудник которого был украшен цветами сиреневых и фиолетовых оттенков. Её смущенная улыбка скрывалась под вуалью модной шляпки, а глаза горели любовью и с восхищением разглядывали Томаса, который нет-нет да сожмет её руку в перчатке в своей, словно утешая от небольшого и тщательно скрытого волнения.
Вскоре они уже катили по дорогам Камберленда, следуя к самой окраине города. Шарлотта замирала в предвкушении встречи со своим новым домом, о котором Томас столько рассказывал, о котором она иногда читала в книгах. Это поместье действительно очень старое и не мало известное, ему уже больше сотни лет, и ни одно поколение владело им, кроме этого Шарлотте было известно, что камберлендская пустошь, на которой и возвышается родовое имения Шарпов, пользуется дурной славой, и мало кто решается ступить на те позабытые земли - вот, собственно, и все, что она знала и могла сказать об Аллердейл Холл.
День выдался достаточно прохладным, в воздухе уже витал легкий морозец, хотя ещё ни одной снежинки не упало на землю, затвердевшую под ногами. Их путь к поместью продолжался, и девушка не упускала момента влиться в атмосферу этих глухих мест. Тянущиеся по обе стороны леса пугали своей мрачной и непролазной дремучестью. Шарлотте порой казалось, что за каждым деревом прячется что-то странное и страшное и смотрит на них своими большими глазами. Город уже давно остался позади, как вскоре в прошедших дорогах оказался и лес, дома и деревья вскоре сменились пустыми, широкими полями с пожелтевшей высокой травой, по-видимому, ни разу ни кем не скошенной. Поля тянулись вдаль - настолько далеко, насколько позволяет линия горизонта, отделяющая небеса от земли. Шарлотте очевидно, что на этих полях никогда не трудился человек, все представляется ей таким глухим, заброшенным и забытым, что по коже невольно пробегают мурашки от такой пустынной тишины, которую в данный момент нарушает только стук колес их экипажа и цоканье копыт уставших лошадей. Почта была последним людным местом, которое они проехали, и оставлена она была в нескольких милях, покинута примерно четыре часа назад. На тысячу верст ни одной живой души - только поля, серые лесные чащи, где голые деревья скрипят и ноют от терзающего их легкого ветра, они желают наконец заснуть на время холодов, но ветер упрямо продолжает шевелить их ветви, скидывая остатки гнилых листьев.
– Кажется, мы уже на месте, - вдруг шепчет приятный баритон над ухом, и Шарлотта вздрагивает, а после смотрит по направлению руки Томаса.
– Вон там, видишь?
Девушка вгляделась в даль и различила на пустынном холме очертания огромного темного особняка, который на таком расстоянии казался не больше, чем здание почты, которое они проехали, но чем ближе экипаж подъезжал к месту, тем лучше Шарлотта могла разглядеть его и убедиться, что его размеры воистину непостижимы. Экипаж въехал на покрытую засохшей глиной дорогу, которая вела прямиком к дому, а позади остался каменный забор, удерживающий на своих твердых плечах заржавевшую дугообразную вывеску с названием “Аллердейл Холл”. Томас рассказывал, что на этих скудных землях, где и располагается их поместье, ничего не растет, а даже если что-то рождается, то непременно имеет привкус горькости, однако в недрах этой земли хранится красная глина, которая была и остается главным доходом рода Шарпов. Теперь же Шарлотта лично могла убедиться в неблагоприятности и суровости этой земли. Но куда больше её интересовало само имение - поместье, которое давно утратило свою роскошь…
Особняк
Экипаж подкатил ко входу и остановился у самой двери. Шарлотта разглядывала фасад особняка, и у неё возникало ощущение, что дом доживал свои последние дни. До того он выглядел уставшим от этого бесконечного времени, от какой-то невообразимой и незаметной глазу тяжести, что постепенно готовил себя к неизбежной и такой желанной гибели. Однако девушка с легкостью и радостью подметила, что ни она, ни Томас не дадут дому сгинуть и обязательно возобновят в нем бывалую жизнь.
– Вот мы и прибыли, любовь моя, - с улыбкой произнес Томас, беря свою жену за руку и помогая ей спуститься с приступка на землю.
– Здравствуйте, молодой хозяин!
– резвый старикашка невысокого роста и с добродушной улыбкой на морщинистом, исхудалом лице, покрытым седой бородкой, появился словно из неоткуда, радостно поприветствовав баронета.
– Привет, Ферди! Как вы тут справляетесь?
– не менее радостно обратился к нему Шарп, не забыв пожать его руку.
– Все хорошо, хозяин, но вас не хватало.
– Ну, теперь я дома, Ферди. А это моя жена, леди Шарлотта Шарп, прошу любить и жаловать.
– Ох, знаю, хозяин, - старик почтенно снял с головы старую шапку и чуть заметно отдал поклон юной барышне, - вы ведь уже давно женаты. Так, ребята, возьмите вещи леди Шарп, а я заберу багаж нашего хозяина, - хлопотный старик поспешил скорее угодить прибывшему баронету и помочь ему с вещами в тот момент, когда сам Шарп и его жена медленно проследовали ко входу.
– О чем это он сейчас сказал?
– поинтересовалась девушка, с улыбкой оглядываясь на забавного и немного странного старика.
– Честно говоря, я его сам ни всегда понимаю, - ответил Томас, - не бери в голову.
– С этими словами аристократ неожиданно взял жену на руки, услышав, как льется её звонкий смех, и наконец переступил порог Аллердейл Холла. Перенеся девушку на руках через порог своего особняка, Томас осторожно отпустил её, не переставая следить за выражением её лица, которое окрасилось в оттенки восхищения и изумления. Шарлотта оказалась во внутреннем парадном холле особняка и была заворожена его устарелым, но по-прежнему идеальным видом. С первых же секунд её поразила высота потолка, достигавшая примерно сто футов. Смотреть в самую высь нельзя было слишком долго, ибо голова постепенно начинала кружиться из-за такого огромного расстояния. Её поразили своды обшарпанных и облезлых стен, в некоторых частях которых видна когда-то просочившаяся и уже засохшая глина, хотя кроме этого неприятного вида стены могли также удивить коллекцией живописных картин, которые висели так тесно друг к другу, словно прижались, чтобы спастись от холода, их было преогромное множество, но одним взглядом рассмотреть их было просто невозможно. От парадного холла тянулась широкая лестница, ведущая на второй этаж, где, пройдя через коридоры, можно было оказаться на небольшой балюстраде под аркой, с которой весь парадный холл был виден как на ладони, а в самом сердце особняка скрывались комнаты и потаенные коридоры, в атмосферу которых поскорее хотелось окунуться.
На полу поселившийся в этом доме ветер гонял гнилую листву, которая потеряла блеск осени и оставила на себе лишь унылые оттенки холода, у лестницы стоял небольшой диванчик, небрежно устланный бежевым покрывалом, прямо напротив девушки располагалась огромнейшая гостиная, однако из холла Шарлотта увидела лишь камин, в котором резво плясал жаркий огонь, над лестницей висела разветвленная люстра с пожелтевшими и покрытыми слоем пыли плафонами, лестничные перила были красиво вырезаны из дерева и оставались в более менее приличном состоянии, и местами давно наброшенная краска даже не потерлась и не облезла.