Меж двух огней

Bizzarria

— Морфлинг? Да я скорее умру, чем забуду. И то вряд ли.

Усмешка тает, обнажая гримасу боли.

— Хотел бы, но не могу. Я как тот парень из твоей песни, что вечно ждет ответа.

В глазах Гейла стоят слезы. Я никогда не видела его плачущим. Приподнимаюсь на носки, обвиваю рукой мощную шею и прижимаюсь к нему так крепко, насколько хватает сил.

— Не смей. Ты обещал быть моей силой, помнишь?

— Я помню все, Китнисс, — шепчет он, — в отличие от тебя. Но это другое. Ты не поймешь.

Прижимаюсь губами к его губам, не давая ему закончить, а

слезам — пролиться. Он весь горит, как в лихорадке. Очень жарко. Очень больно. Его сухие, обветренные губы не отвечают на мой поцелуй, в который я попыталась вложить всю не присущую Огненной Китнисс нежность. Мне остается только отстраниться, отпустить его шею и спрятать руки за спиной.

— Почему?

— Я знал, что ты это сделаешь.

Невероятно, но его глаза смеются как ни в чем не бывало.

— Откуда? Я не знала…

— Мне больно. Тогда тогда ты меня замечаешь. Не переживай, Кискисс. Однажды это пройдет.

Я жду, что после этих слов он уйдет, но ошибаюсь. Вместо этого Гейл наклоняется, берет меня двумя пальцами за подбородок и тихо говорит:

— Тобой слишком легко манипулировать, Сойка. Не позволяй этого никому, кроме меня.

Моя кожа вспыхивает то ли от его слов, то ли от горячего дыхания. Вот теперь он уходит, обессиленно согнув плечи, засунув ладони в карманы и громко шаркая ботинками по полу. В этот момент мне кажется, что я никогда по-настоящему не знала того, кого считала лучшим другом.

========== Глава 10. Благодарная ==========

Смущение. Железная птица медленно поднимается в воздух. Бросаю мимолетный взгляд в окно — небо так близко, что кажется, будто его можно достать рукой, нужно только разбить стекло. Мы с Гейлом сидим друг напротив друга. Когда я только вошла в планолет, неведомая сила подтолкнула меня в спину, заставляя пойти и сесть рядом с ним. На колебания ушло всего пару секунд, но этого хватило, чтобы свободное место заняла Крессида. Мне не осталось ничего, кроме как присоединиться к Кастору и Поллуксу, что сидели в противоположном ряду. Я пристально смотрю на старого друга, но он, усмехнувшись, отводит взгляд.

Меня бесят самоуверенный вид и снисходительный тон парня. Я хочу доказать ему, что все не так, что он мне дорог, что я люблю его — пусть и не так, как он хочет, — но останавливаюсь, вспомнив его же слова. «Тобой слишком легко манипулировать.» Это делают все кому не лень — Сноу, Койн, Плутарх, даже Хеймитч. И он тоже? Нет, я больше не позволю никому дергать меня за ниточки, как безвольную и бездушную куклу. Я слишком утомлена, чтобы разбираться со всем, что случилось, сейчас. Но я обязательно распутаю паутину лжи, которую они пытаются сплести вокруг меня.

Мы возвращаемся в Тринадцатый затемно; никто из группы, по-моему, не заметил, как пролетел день. Только спускаемся в бункер, и тишину разрывает громкий писк коммуникафа.

— Койн созывает собрание, — вполголоса поясняет Гейл, хотя всем это и так ясно. — У нее

есть для нас новости.

В груди глухо клокочет раздражение. Я не хочу тратить еще несколько часов, просиживая в конференц-зале и выслушивая отчеты наших разведчиков. Сойка-Пересмешница выполнила свой долг на сегодня — почему нельзя отпустить ее на ужин и домой, к семье? Я устала. Притворяться, быть не собой, Китнисс Эвердин, слабым человеком из плоти и крови, а бесстрашным, железным, несгибаемым лидером восстания. Улыбаться. Исполнять команды режиссера. Быть благодарной. Ведь все они здесь только ради этого, ради революции, ради Сойки. У меня внутри что-то оборвалось, когда Крессида сказала те слова.

Однако стоит нам занять свои места за столом переговоров, Койн нажать кнопку на пульте, а экрану на противоположной стене загореться белым, как все мысли разом покидают меня. Ведь с экрана на нас смотрит, улыбаясь, Пит. Его ярко-голубые глаза лучатся добротой. Он ничуть не изменился с того момента, как мы расстались. Хватка ледяной руки, что все это время сжимала мое сердце, слабеет, а желудок от волнения совершает одно сальто за другим.

«Ты жив, » — еле слышно шепчу я. — «Ты жив…»

Наш старый знакомый Цезарь Фликермен представляет его как особого, очень важного гостя сегодняшней программы и берет у него интервью о событиях последних минут Третьей Квартальной Бойни. Пит отвечает — вежливо, чуть рассеянно, односложно, — и в самом конце спрашивает у ведущего, можно ли ему сказать несколько слов.

— Знаю, это не совсем по сценарию…

— Конечно, Пит! — охотно разрешает Цезарь.

Сидящий рядом Хеймитч негромко прищелкивает языком.

— Говорить сейчас будет не мальчишка, а Президент Сноу. Призовет всех к перемирию, напомнит о Темных Временах, предложит заранее просчитать потери…

В зале нарастает возмущенный ропот, но я, вместо того, чтобы оглядываться по сторонам в поисках недовольных, не спускаю глаз с лица Пита.

Как бы мне хотелось, чтобы ментор оказался прав! Но он ошибается.

— Моя дорогая Китнисс, — нерешительно начинает парень, вертя в руках белоснежную розу. — Я знаю, что ты жива и очень надеюсь, что ты видишь и слышишь меня. Так вот, я хотел сказать тебе…

Пальцы разжимаются, роза летит на пол. Голос Пита крепнет с каждым словом, словно он принял решение и осуществит его во что бы то ни стало.

— Ты свободна, Китнисс, Ты умная девочка, тебе не нужны союзники и их подсказки. Не думай обо мне. Не думай ни о ком. Тебе предоставили выбор. Выбери правильно. Ты никому ничего не должна. Делай то, что сама считаешь нужным. Только… останься в живых, ладно?

Цезарь рассчитывал, что Пит скажет совсем другое. Эфир, конечно, прерывают. Я откидываюсь на спинку стула и закрываю лицо руками.

Мы с Прим сидим на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Сестра расплетает косу и осторожно, с нежностью проводит по моим волосам гребнем.